Кэш - [5]
— Какому живому? — не понял Михеев.
— Гольцову.
— С чего ты взял, что он живой?
— Я живого от мертвого отличаю на раз. Это просто. Жмуры по большей части молчат. А живые разговаривают. Бывают, что и они молчат, но это потому что говорить не хотят. Или не о чем.
— А с Гольцовым, значит, ты разговаривал?
— Как с тобой, — подтвердил Фрол.
— Где?
— На Ваганькове, на его могиле.
— Когда?
— Да сразу, как вы открыли памятник и свалили.
— О чем?
— Ни о чем, вообще. Об искусстве. В искусстве он ни хрена не понимает. О жизни. В жизни понимает. Про неё он хорошо сказал. К третьей половине жизни, сказал, много чего накапливается. Это я запомнил.
— Вот что, мастер, — решительно предложил Михеев. — Давай всё-таки выпьем. Мне будет легче тебя понимать.
— Как скажешь, ты хозяин.
Олег Николаевич открыл бар с разномастными бутылками:
— Выбирай. Виски? Коньяк?
— Да мне и водчонки хватило бы, — застеснялся Фрол.
— Водки не держим. — Михеев налил в хрустальные граненые стаканы «Хеннесси», чокнулся с камнерезом. — Будь здоров!
— И тебе не болеть.
— А теперь соберись и не пропускай подробностей, — попросил Михеев. — Почему ты уверен, что человек, с которым ты разговаривал на могиле Гольцова, и был Гольцов?
— Обижаешь, Олег Николаевич. Назвал меня мастером, а моему глазу не доверяешь. Он у меня полгода жил вот тут, — постучал Фрол по лбу. — Я узнал бы его в любой толпе. Врубился, правда, не сразу. Только когда он ушел.
— Какой он?
— Высокий, худой. Лицо как на памятнике, только уже не молодое. Если бы сейчас делать его, мрамор бы не подошел. Мрамор — он всегда молодит.
— Как одет?
— Да как? Обычно. Серая кепка, плащик — такой, сотни три на любой барахолке. Считаешь, гоню? — слегка оскорбился Фрол, заметив на лице Михеева ироническую усмешку.
— Ну почему? Верю, что говоришь то, что думаешь. Только человек, о котором мы говорим, если мы говорим об одном и том же человеке, в плащах с барахолки никогда не ходил. Не было у него такой привычки. Предпочитал Хуго Босса.
— Если разобраться, что такое привычка? — рассудительно заметил Фрол. — Следствие обстоятельств. Я тоже не всегда в кирзачах ходил. И ничего, хожу.
— Ну-ну, дальше? — поторопил Михеев.
— Да, считай, всё. Сказал, что не москвич, проездом откуда-то с северов. Но я так думаю, соврал. Не знаю зачем. Выговор у него московский, ни с чем не спутаешь. Что еще? Курил как-то странно, из горсти, обычно зэки так курят.
— Папиросы?
— Нет, сигареты. «Голуаз».
— «Голуаз»? — переспросил Михеев. — Уверен?
— Ну да. Угостил меня. Я так понимаю, Олег Николаевич, мое предложение тебя не зацепило? Насчет надгробия?
— Зацепило, — заверил Михеев. — Могу даже сказать — потрясло. Нужно подумать. Такие вещи с кондачка не решают. Давай-ка, мастер, еще по граммульке, да мне пора заняться делами.
— Наливай, — уныло кивнул Фрол. — Зря я, выходит, тащился через всю Москву. А я бы тебе хороший памятник сделал. Есть в тебе что-то наполеоновское, если ты понимаешь, о чем я говорю. С такими фейсами интересно работать.
Олег Николаевич только головой покачал. Похоже, этот псих верил, что Михеев двумя руками ухватится за его идиотскую идею, и теперь искренне огорчен. Он присоединил к бесхозной тысячерублевке еще несколько купюр, сунул их в карман рыжеватой куртки Фрола и похлопал его по плечу.
— Не расстраивайся. Общество всегда плохо воспринимает новые идеи. Не созрело. Ничего, созреет. До некрологов про запас созрело? Созреет и до надгробьев. Я вот о чем тебя попрошу. Про то, что ты разговаривал с Гольцовым, не нужно никому рассказывать. Могут неправильно понять.
— Не поверил, значит, — заключил Фрол. — Думаешь, померещилось спьяну? Так я в тот день был как стекло. Полгода не пил, страшное дело!
— Я-то верю, а другие могут и не поверить. И загремишь в психушку. Тебе это надо? Ценю, что ты пришел ко мне. Насчет своего надгробья не обещаю, но при случае порекомендую тебя тем, кому оно уже нужно. Сильную ты сделал работу. Я прямо обмер, когда ее увидел. За твою руку, мастер!
Фрол с достоинством опорожнил стакан, занюхал рукавом куртки. Михеев вызвал секретаршу.
— Проводите моего гостя.
Оставшись один, обессилено повалился в кресло. Даже трудные многочасовые переговоры не выматывали его так, как этот разговор. Разговор совершенно идиотский. Даже странно, как это камнерезу удалось Олега Николаевича в него втянуть. Какая-то чертовщина была в убежденности Фрола в том, что он разговаривал с живым Гольцовым.
Марина Евгеньевна напомнила:
— Через десять минут совещание по экономике.
— Перенесите на завтра.
— Что с вами, Олег Николаевич? Что-то случилось?
— Нет, всё в порядке. Просто немного устал.
— Вот не хотела я пускать к вам этого волосатого. Как знала. Он сумасшедший.
— Не будьте так строги к людям, — вяло посоветовал Михеев. — Все мы немного сумасшедшие. Каждый по-своему.
Сумасшедший. Это многое объясняло. Но не всё. «Голуаз».
Георгий всегда курил эти французские сигареты. С тех пор, как они появились в Москве. Тысячи людей курят «Голуаз». Тысячи людей курят сигареты, как зэки — как бы из горсти, защищая их от дождя и снега. Так, как курил Георгий после четырех лет в лагере. Привык, да так и не отучился. Человек, с которым на Ваганьковском кладбище разговаривал камнерез, вполне мог курить сигареты «Голуаз», не такая уж это случайность. Он мог курить их, как бывшие зэки, мало ли в Москве бывших зэков. Но то, что он курил «Голуаз» так, как курят зэки — если и это была случайность, то какая-то редкостная, высшего порядка.
Артур Таболов, автор романов «Водяра» и «Кэш», всегда пишет о том, что хорошо знает — о российском бизнесе. Его романы напоминают детективы. Но ему нет нужды встраивать в них детективную составляющую, потому что бизнес в России полон такими крутыми поворотами сюжета, до каких ни один беллетрист не додумается. Чтобы писать такие книги, нужно обладать непростым опытом прожитой жизни. У Артура Таболова такой опыт есть. Еще на заре перестройки он занимался строительным и водочным бизнесом в Северной Осетии, сегодня он владелец многопрофильного холдинга в Москве.
В этом бизнесе крутятся миллиарды долларов. В этом бизнесе ни на день не прекращаются невидимые миру войны. Этот бизнес - водка, ее производство и фальсификация, сбыт и использование в качестве "валюты". В путешествие по закулисью водочного бизнеса, одного из самых масштабных и криминальных в России, приглашает читателя роман Артура Таболова. Успешный предприниматель, владелец крупного ликеро-водочного завода, автор, как никто, изучил этот мир изнутри. Располагая обширнейшей информацией, он нередко предлагает читателю собственную версию тех или иных реальных событий - будь то постсоветская эволюция ликеро-водочной промышленности, кровавое осетино-ингушское противостояние начала 90-х или трагедия Беслана.
Герой этого романа — реальный человек, родившийся в осетинском селе и ставший в США одним из самых авторитетных ученых в области космических технологий. Однажды ему пришлось сделать жесткий выбор. Что стояло за этим решением — осталось тайной, даже для западных спецслужб.
«Отранто» — второй роман итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. «Отранто» — книга о снах и о свершении предначертаний. Ее главный герой — свет. Это свет северных и южных краев, светотень Рембрандта и тени от замка и стен средневекового города. Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной напольной мозаики кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь предопределено таинственной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения. Смысл этих переплетений проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.