Кентавромафия - [18]

Мудрый сказал однажды:

Первая чаша от жажды;

Вторая — для куражу,

(с которым я не дружу);

Что третья чаша для кайфа,

Знают: и Кафа, и Хайфа…

Четвертая чаша моя —

Она для безумия.

________________

* Скифский поэт, один из семи мудрецов античного мира.

Убит братом — скифским царем Савлием (5 век до н. э.)

— за вольнодумство, стремление к государственным реформам…

Тост Гены (Диогена)

Вину в забитой бочке не до шуток.

Путь к совершенству — это промежуток,

Который длится пять и десять лет,

А иногда всего пятнадцать суток!

Провозгласив тост, Гена добавил: «Эти стихи сочинил мой друг поэт Владимир Орлов!». И хмельно, раскрасневшись, закричал:

— Так выпьем же за то, чтоб совершенство содержимого бочки стало примером крепости и духом, и градусами!»

«Будет вам сейчас и духом и градусами!» — зло пробормотала Элона, выливая содержимое бутылок в бочки с красным верхом.

«Ничего не перепутала?» — спросила Флора.

«Смотрите, подружки! Надо нам сегодня сработать наверняка!» — добавила Киллироя.

По традиции, свойственной пирам, на свадьбе был объявлен турнир поэтов. Каждый из тех, кто пожелал прочесть свой шедевр, объявлялся громогласно с использованием цветистых комплиментов.

Тамада сооружал эти комплименты отталкиваясь от имен, заявленных загодя. А поскольку Таврикий и Мифрополь прямые наследники эллинистического прошлого, то поэты, живущие здесь, выбирали себе самые славные, самые великие имена. Возможно, благодаря такой традиции и таким вот образом бессмертные мужи и герои оставались в памяти самых простых своих потомков, которые, не стесняясь величия предков, давали их имена своим потомкам.

ТУРНИР ПОЭТОВ

открыл тучный невысокий совершенно лысый с женоподобным голосом евпаториец Диоген:

— Внимание, внимание сограждане!

Начинает нашу словесную олимпиаду Архилох!

Великий скиталец, воин, сатирик, эпиграммист.7 Век до н. э.

Автор, заявивший себя Архилохом, широкоплечий атлет в возрасте поднялся с керамической чашей в руке. И прежде чем, начать, перевернул ее вверх дном, как бы показывая, насколько она пуста.

Голос у него был с хрипотцой, что весьма соответствовало содержанию его произведения.

Эсхила читай на похмелье —

Бессилие превозмоги.

От яда вчерашнего зелья

Тебе он очистит мозги.

Петрарку читай и Гомера,

Когда за душой ни гроша,

Когда похмелиться мадеры

Убитая просит душа.

Челлини читай и покруче,

К примеру, де Форжа Парни.

Быть может, Ригведу. А лучше

Чего–нибудь сам сочини.

Кончив под бурные овации, едва кивнув курчавой свой головой гордеца, наперед знающего, что его примут и поощрят, он повернул чашу правильно, подставил ее под кроваво красную струю марсалы, поднесенной проворным помощником виночерпия.

А тут уже объявляют Анакреона. Великого своей утонченностью эротика.

— Анакреон! 5‑й век до нашей эры!

Поэт, живший при дворе тиранов, неповторимо воспевший любовную страсть во всех ее проявлениях. Стихи сего великого рыцаря любви переведены на все языки мира. Встречайте гения любви!!!

Под одобрительные выкрики на помост у стены поднялся в небрежно накинутой тоге высокий костлявого телосложения старик и нараспев, звонким, но мужественным голосом, начал:

Ложусь попозже, просыпаюсь рано.

Дыхание твое благоуханно.

Оно прекрасно, словно мед с гвоздикой.

Уста изысканны, подобно розе дикой.

Стрекозы поцелуев возле рта.

Сосцы и грудь — два солнечных крота.

Улитка виноградная пупка

Загадочно глядит из тупика.

Рассветный шмель, гудящий непреклонно —

Весь золотой, как медуницы лоно.

Таится в зарослях сиреневый росток,

От страха завернувшись в лепесток…

В этот момент среди казаков, словно пламя на углях вспыхнуло некоторое движение. И вот уже оттуда на середину зала выскочил совсем не по–казачьи одетый, но в папахе–кубанке человечек. Он стал, зычно гикая и слегка бранясь, отплясывать жигу. Видя такую картину, заскучавший было аккордеонист Яша принялся ему подыгрывать, бия копытом в мраморный пол. Свежеподкованный, он высекал искру. И хотя вовсю работали кондиционеры, запахло озоном.

Надолго танцора явно не хватало. Раскрасневшийся, задыхающийся, он сорвал шапку и, кинув ее в казачество, под улюлюканье и свист последнего нарочито растянулся на полу.

Об инциденте тут же забыли, поскольку продолжался турнир поэтов.

И вот уже под гром аплодисментов и хмельной рев на помост поднимается крепыш лет тридцати. Он в косоворотке, повязанной золоченым шнурком. И совсем никому непонятно: где начинаются приветствия в его адрес и кончаются возгласы восторга в адрес предыдущего оратора.

Афинянин Солон! — старается перекричать бурю пира Диоген. — Законодатель и поэт. 6 век до н. э.

В «Стойле» воцаряется тишина. Все знают у Солона тихий голос. Но вдруг, что такое?! Он говорит и все слышат его даже на антресолях, где расположились скифы и лапифы:

В этой вазе типа амфоры

Три тюльпана, как метафоры,

Испускают аромат —

Не мгновенный тонкий яд.

Словно кадмия мазки,

Холст пятнают лепестки.

Отпадают,

Опадают,

Шелестят, как мотыльки.

Не от нашего ль дыханья

Эти сутки напролет —

Звук шуршанья, звук порханья,

Звук спасения: рот в рот?

Как на белую рубаху,

Потекли зари ресницы.

Этим всхлипам вторят птицы

Музыкой, подобной Баху.

Слышишь красный стон тюльпана,