Кентавр и Маруся - [12]

Ботик свято чтил Лавра и Флора, покровителей лошадей. Мы неизменно им пели осанну на излете августа. Даже свой знаменитый «форд» Боря когда-то на пароходе привез из Америки потому, что эту модель там называли «Жестянка », но это неправильный перевод, сердился Боря, ее звали «Жестяная » — в Америке всех лошадей зовут !

Семя любви к лошадям упало на мою благоприятную почву. Я ощущаю себя потомком кентавра. Хотя меня растила , кадровый и революционер, причем потомственный. Ее отец Федя на заводе лил чугун. Именно Федя положил начало бурному революционному расцвету нашего генеалогического древа, в 1905 году воздвигнув баррикады на Пресне, после чего сражался на этих баррикадах, как лев, и в первых же боях пал смертью храбрых, оставив без пропитания жену, дочек и и крошечного Егорку.

Когда Феди не стало, мать упросила священника прибавить в метрике несколько лишних годков (из-за чего всю жизнь никто не знал, сколько лет ей на самом деле), отвезла в Москву и отдала на поденную работу чуть не столетней генеральше , забубенной крепостнице. Этому-то осколку, развалине крепостничества, обязаны мы нашим личным несокрушимым рыцарем революции.

Как-то раз закатилась на ипподром. Да еще со мной! Явилась не на бега, склонностей к азартным играм за ней не водилось, а по делам, наверняка партийным, но угодила перед забегом. Люди выстроились в кассу, ну и она, охваченная общим порывом, решилась: выглядела в списке и поставила на завалящее существо ослиной расцветки, которое, спотыкаясь, вырулило на старт и равнодушно поглядывало вокруг. Лошадка долго фыркала и чихала, вдруг неожиданно встала на дыбы — да как пустится вскачь!

болела за своего мышастого удальца с таким запалом, что позабыла обо мне. Из этого случая мне стало ясно с годами, что всю жизнь держала себя в узде, хотя внутри у нее бушевали нешуточные страсти.

Меня оттеснили от барьера и чуть не затоптали, мат , я даже начала икать от ужаса. меня с трудом отыскала в бушующей толпе. Всего один раз я ее видела такой возбужденной, всклокоченной, с бордовыми ушами.

Что удивительно, в конце ставленник умудрился к столбу на голову вперед. Мы с ней собрались огрести выигрыш, и тут выясняется, что в день триумфа призы выдавались не деньгами: ей предложили списанного рысака, установившего в далеком прошлом рекорд резвости.

— Берем! — заорала я вне себя от восторга.

До сих пор не могу ей простить, что приз она взяла не орловским рысаком, а — точно уже не помню — то ли холодильником, то ли стиральной машиной.

, лысоватый старик шестидесяти трех лет был из йоркширцев, со всеми присущими им предрассудками и чудачествами: яичница со шкварками, чай с молоком по утрам, первая папироса после и холодное обливание перед сном не имели для него ни малейшей притягательности. Он любил стоять на голове, читать перед сном Библию и вязать крючком полосатые гетры.

Словарный запас его покоился на двух столпах: «» и «». Столь скупыми средствами он достигал виртуозного красноречия, поэтому ни для кого в цирке не составляло труда понять, что этот выдающийся оратор конкретно имеет в виду. обладал на редкость гипнотическим взглядом, которому одинаково подчинялись люди, лошади, собаки, обезьяны, львы, пантеры, медведи, гуси, вороны, лошади, ну и, конечно, попугаи.

За год войны поголовье зверинца сократилось без всякой меры, только и остались лошади, говорящий ворон, тройка палевых пуделей , и , черная курица с алым гребнем, белая голубка, клокастый верблюд и молодая свинья , восходящая цирковая звезда породы с крепкими копытами и рельефными окороками.

Как попал в Россию и оказался директором бродячего цирка, он не распространялся. Ходили слухи, цирк достался ему в наследство от тестя, мистера Томпсона, участника Крымской кампании, дальнего родственника генерал-лейтенанта Джеймса Симпсона, месяца четыре верховодившего английской армией в Крыму и смещенного за .

Сам Томпсон служил матросом на британской канонерке, угодил в плен к русским, бежал, пересек донские степи, пытаясь вернуться в Англию. По дороге выучил несколько русских фраз, так что мог столковаться в деревнях о еде и ночлеге. Бродил по задворкам российской империи, в Галиции с такими же бродягами-цыганами, за пару фунтов стерлингов продавшими ему ворованных лошадей.

Эти первые лошади графа Дракулы и стали примами стихийно возникшего цирка, а цыган и вор Васька, которому Томпсон дал звучное имя , — звездой его сомнительного шапито.

Постепенно цирк обрастал артистами: пара лилипутов Гарик и до своей блистательной карьеры коверных промышляли в Одессе мелкими кражами, проникая в дома зажиточных обывателей через открытые форточки.

Львове Гарик познакомился с обворожительной лилипуткой . Гарик был парень не промах, возгорелся огонь до небес, объятая страстью,