Кенозёры - [3]

Поднявшись на низенькое крылечко, я постучал, но ответа не услышал. Дверь была не заперта, и батожка в двери не стояло. Значит, хозяйка дома. Пришлось низко-низко наклониться, чтобы войти в тесные сени, потом и в жильё. От двух небольших окошек было довольно светло. В глаза бросилось множество фотографий на стене. Бабушка Настя сидела на кровати, опустив ноги на скамеечку. Моё присутствие она заметила не сразу. На приветствие никак не прореагировала. Я уже был предупреждён, что после перенесённого зимой гриппа Анастасия Андреевна совсем плохо стала слышать. Тронул её тихонько за плечо. Она подняла опущенную низко голову, не испугалась и не удивилась, как будто меня ждала.

«Покосила крапивы и опристала, — доверительно сообщила она мне, — внуку Васеньке помогаю, силы-то совсем нет. Устаю больно. Как живу-то? Пензию дают, так и живу…»

Бабушка осторожненько спустилась с кровати, надела на сухонькие ноги шлёпанцы и, почти не разгибаясь, прошаркала к окошку: «Теплынь-то, теплынь-то на улке какая!» — прощебетала восторженно старушка, на фоне оконного света похожая на вопросительный знак. Взяв суковатый лёгкий батожок, она двинулась к двери. Мы вышли на крылечко, присели на низкую скамеечку. Лицо бабушки было шоколадным от загара, только верх лба, виски, края щёк и шея матово белели — от постоянного ношения платка, ведь на солнце с непокрытой головой здешние женщины не выходят.

Внизу перед нами расстилалась гладь кенозерской лахты, на берегу которой поставили наши предки деревню с часовней и звонницей. Избы в былые времена строились в два ряда и располагались вдоль берега, деревня очень напоминала подкову. И сама лахта, круглая, как блюдце, что-то напомнила мне. Конечно же глаз! Возможно, от этого сравнения и пошло название деревеньки — Глазово! Но это уж мои фантазии. Бабушка Настя о таком не задумывалась: «А чего думать-то, роботать надо было, дитей ростить да кормить. Так в хлопотах и жизнь прошла».

Жизнь Анастасии Андреевны лёгкой не назовёшь. Правда, детство и юность были относительно беззаботными: три брата — Пётр, Николай и Фёдор — оберегали свою единственную сестру, домашней работой не загружали, злоязычникам и всяким иным обидчикам за родную кровинку могли и бока намять. «В молоды-то годы спала я долго, сладко едала и пивала. Ни одного православного праздника не упускала, где в какой деревне гулянка, я уж там, писен напоюсь, напляшусь до упаду. Ой-ой-ой…»

И парни бегали за Настей-красавицей, маленькой, но бойкой и шустрой. А выбрала она одного-единственного и на всю свою долгую жизнь — Сашку Аникиева из деревни Глазово (её-то семья жила в другой деревушке — Поварницыной). После свадьбы зажили молодые дружно и весело. Один за другим пошли дети, родила пятерых. И тут грянула война, и милый Саша вместе с другими кенозерскими мужиками ушёл на фронт. Но недолго пришлось получать Насте солдатские треугольники. Осенью 1942 года принёс деревенский почтальон извещение, что рядовой Александр Степанович Аникиев пропал без вести в районе Синявинских высот под Ленинградом. «Пропал без вести» в то время было равносильно нарушению присяги, предательству, хотя, с другой стороны, оставляло надежду семьям на то, что их кормилец ещё, может быть, жив. И Анастасия ждала мужа долгие беспросветные годы. Но дождалась только «пензии» на мужа да военкомовской бумажки, что рядовой Аникиев погиб смертью храбрых, защищая Советскую Родину от фашистских захватчиков.

В войну голодно было на Кенозерье. А у Насти на руках — пятеро детей. И ниоткуда никакой помощи. И решилась молодая женщина на большой грех: тёмной ночью залезла она в колхозный погреб, да картошки для своих детишек набрать не сумела. Хорошо нёс службу деревенский сторож Тимоша. И хоть был он Насте родственником, не пожалел. Утром следующего дня отвёл воровку в сельсовет. Судили быстро, дали два года заключения в Няндомском лагере: «Там коров доила на ферме. Начальник мне сказал: молока пей — сколько хошь. Картошки ешь — сколько влезет, но в зону ничего не носи. Сыта я была каждый день. А деток всё время жалела, о них расстраивалась. Ведь меньшая-то дочка совсем маленькой осталась без меня. Голодали они, да, слава Богу, не померли, мама моя от погибели-то уберегла».

Вырастила Анастасия Андреевна всех своих детей. Сегодня уже внуки взрослые и правнуков — куча. До глубокой старости работала в колхозе. «Зажилась я на белом свете, — говорит бабушка Настя, — сынов всех трёх схоронила, в земельке уж лежат. Старшая дочь из Челябинска в гости летом с мужем приезжала, недельку только и погостила. С младшенькой зимовать буду. Одна не останусь…»

На расспросы о здоровье кенозерская старожилка охотно жалуется: «Како ныне здоровье? Помирать пора, да Господи не берёт. Таблетки-то иногда пью, травки кое-какие, а колдовства никакого не ведаю, хоть про меня и бают иной раз люди. Но враньё всё, пустая брехня. Слуха-то вот не стало, так худо совсем. Зубов-то нету, пищу только мягку ем, кашу варю, картошку мну, голодна-то не сиживала».

В свои 95 лет бабушка Настя ещё косит траву, ездит на маленькой утлой лодочке в магазин за два километра, на празднике или поминках не откажется и от стопки винца. Живёт в своей деревеньке каждое лето такой божий одуванчик и помирать не собирается. А глядя на старенькую, но бодренькую Анастасию Андреевну, и другим жить хочется.