Кёнигсберг в Пруссии: история одного европейского города - [66]

Когда 64 депутата собрались в здании Провинциального собрания на Ландхофмайстерштрассе, представителями Кёнигсберга были обербургомистр Хайдеманн, городской советник и будущий бургомистр Хорн, предводитель городского депутатского собрания Якоб Циммерманн и торговец Беккер. Лишь немногие знали о горячем споре, разгоревшемся накануне между Штайном, Ауэрсвальдом и Йорком, который удалось уладить лишь благодаря дипломатическому искусству Шёна. Ауэрсвальд сослался на болезнь и передал управление ландтагом своему заместителю Ахасверусу фон Брандту, но душой собрания был генеральный директор провинции граф Александр цу Дона-Шлобиттен, который в 1808–1810 годах был прусским министром внутренних дел. Штайн, будучи русским комиссаром, отказался от выступления перед депутатами. Взамен Йорк ответил согласием на сотрудничество, но при условии, что его официально пригласят. Когда ясным морозным утром 5 февраля депутаты собрались вместе, цу Дона сразу же подготовил постановление о том, что собрание просит Йорка представить свои предложения. Делегация отправилась к генералу, квартира которого находилась через несколько домов, и вернулась вместе с ним в зал заседаний. Йорк не был искусным оратором, но значимость момента помогла ему найти нужные слова, когда он от имени короля призвал депутатов к защите отечества. 7 февраля ландтаг принял подготовленный Клаузевитцем и цу Дона «Закон об ополчении». Штайн, увидев, что он достиг своей цели, в тот же день уехал в верховную ставку царя, так как на этом его миссия закончилась.

Прусское ополчение не походило на 1еvée en masse во Франции, но стало почти революционным элементом в абсолютистском государстве. Это выразилось в вооружении народа не по приказу короля, а по постановлению представителей самого народа, хотя «Закон об ополчении» и был одобрен королём 17 марта в Бреслау. Тем самым в столице Восточной Пруссии был дан сигнал к освобождению Германии и Европы он наполеоновского империализма.

Ландтаг ещё не мог сказать, против кого конкретно должно быть направлено народное ополчение. И лишь когда король поехал в Бреслау, где заключил с царём союз, положение прояснилось. Буря воодушевления, распространяясь всё шире, захлестнула даже малодушных и эгоистов, которых всё ещё хватало. Граждане Кёнигсберга превзошли себя в пожертвованиях на доброе дело, вооружая добровольцев и членов народного ополчения, которых торжественно благословляли в церквах. Кёнигсберг, по мнению Эрнста Моритца Арндта, стал «океаном бурного воодушевления». В этом «океане» «утонул» обербургомистр Хайдеманн. Он пережил ещё Лейпцигское сражение, но до мира уже не дожил.

Что раньше приличествовало только князьям — торжественная встреча главой города, — теперь выпало и на долю возвращающихся с войны войск, которых обербургомистр Хорн приветствовал в Дубойру (впоследствии Шёнбуш) и сопроводил в город.

Забота о бывших участниках войны в то время ещё не являлась обязанностью государства. Только в старости воинам оказывал попечительство «Союз помощи», основанный в 1852 году. Лишь о слепых инвалидах войны уже раньше проявлялась забота; их устраивали в приют для слепых, названный в честь умершего командующего генерала Бюлова Денневицкого.

Реакция и бидермейер

Эпоха между Венским конгрессом и так называемым Домартовским периодом^{96} была временем политической узости и культурной нетребовательности. После трёх десятилетий войн и революций Европа хотела покоя. Эту потребность в покое Меттерних и курфюрсты использовали для того, чтобы противостоять наступающим новым силам либерализма, демократии и техники, и тем самым удержаться у власти. Наступил расцвет безмятежной культуры эпохи бидермейер^{97}. Своей простотой и скромностью она соответствовала запросам времени.

Война была выиграна, но экономическая отсталость, которую оставила после себя французская оккупация, не преодолена. Всем, как городу, так и гражданам, необходимо было ограничивать себя во всём. Городские кассы объединились в Главную городскую кассу; долги от этого не уменьшились, однако поддавались лучшему учёту. Магистрат снижал их не путём увеличения налогов, а продажей городских земель. Обербургомистр отклонял повышение налогов на том основании, «что в финансовом искусстве уже невозможно более рассчитывать на что-то новое». Облик города изменился мало, хотя в 1811 году улицы получили таблички с названиями, а дома — с номерами, да было несколько улучшено уличное освещение. Самой заметной переменой стал снос старой и строительство новой Альтштадтской церкви. Из-за мягкого грунта старая осела, башня её накренилась, а опоры и свод получили трещины. В результате почтенный храм Божий пришлось снести. Церковную площадь превратили в декоративную — позднее она стала называться Кайзер-Вильгельм-Платц. Новое здание по проекту Шинкеля возводилось много лет на площади Крайтценплатц, на месте старого театра, и было освящено в 1845 году. Церковь стала первой, вокруг которой не было заложено кладбище. В то время шёл перенос кладбищ от церквей за городские ворота, чего городские власти уже давно добивались в целях сохранения чистоты питьевой воды. Последнее внутригородское кладбище — Хабербергское — закрыли лишь в 1882 году. Некоторые старые кладбища с их красивыми деревьями превращали в скверы, в те времена «Общество по украшению города», основанное врачом Кесселем, проявлявшим большую заботу о здоровье горожан, вообще старалось оживить и разредить жилые массивы зелёными насаждениями и пешеходными дорожками. Но «зелёным городом» Кёнигсберг стал лишь после первой мировой войны, благодаря ликвидации крепостных сооружений.