Кегельбан - [16]

— Ну, вы и здоровы спать, — сказал муж. — Вас даже наш мальчишка не разбудил!

— Снимай чемоданы! — нервно оборвала его жена. — Не видишь, мы уже в Братиславе, не хватало, чтоб нас увезли дальше.

— А ты не видишь, что я их снимаю? — огрызнулся муж. — Ну и отпуск!

— Быстрей же, быстрей!

— Поезд дальше не идет, только до Братиславы, — вмешался Ян в их перепалку и одной рукой придержал большой чемодан.

— Откуда вы знаете! — отрезала женщина. — Никогда ничего не знаешь наверное. А я не собираюсь ехать с больным ребенком куда-нибудь в Брно.

— Здесь у нашего поезда конечный пункт. Разрешите вам помочь?

— Не надо, — отказался молодой муж. — Я сам донесу.

— Как знаете. — И Ян первым вышел из купе, держа перед собой портфель. — До свидания.

Он наскоро позавтракал в привокзальном буфете и на автобусе поехал прямо в Главное управление. Оно помещалось на другом конце города, и у Яна было достаточно времени, чтобы войти в ритм столичной суеты. Голову его все упорнее сверлила мысль, не порет ли он горячку, не выглядит ли смешным — сам не в состоянии справиться с делом и пытается укрыться под охранное крылышко Главного управления. Написал бы сперва заключение и выводы по ревизии, а потом и приезжал. Да как же писать, если материалы, сложенные в его портфеле, тут же опрокинут все распрекрасные представления о Михале Арендарчике, а его образцовейшую фабрику придется затянуть траурным флером, как замок из сказки, когда дракон, нахальная рожа, уволок принцессу. Ведь его, Морьяка, послали — причем именно его — делать заведомо формальную ревизию. Послали одного, и не было у него на руках ни жалоб, ни анонимных писем. Он прибыл в идеально устроенный мир, а теперь бежит оттуда, словно от чумы или по крайней мере от кори. Кто ему поверит? Кто поверит данным, которые он мог выдумать, извратить по злому умыслу? Какие у него были на то причины? Он, правда, долгие годы не виделся с Арендарчиком, но мог воспринимать его как более удачливого коллегу, завидовать ему. Помните сказку про двух братьев, что отправились по белу свету в поисках живой воды? Один нашел воду, нашел свое счастье, и это омрачило жизнь второму брату. Ну а причем здесь Ян? Он что, обойден судьбой? Ничуть. На жизнь не жалуется, его удовлетворяет положение ревизора, обыкновенной пешки, которая понимает, что генерала пуля может достать не только спереди, но и сзади, еще и сбоку. Он, Ян Морьяк, вполне доволен собой, особенно когда есть случай проявить обстоятельность и точность, когда, руководствуясь самыми чистыми побуждениями, выполняет свою роль. Он не способен юлить, не способен кривить душой, потому что привык смотреть людям в глаза. «Потому что дурак, — услышал он голос. — При твоих-то способностях играть последнюю скрипку в каком-то там отделе контроля и ревизий! Ведь достаточно кому-то польстить, к кому-то втереться в доверие, найти покровителя, и устроишься получше. А ревизоров уважают не больше, чем охотничью собаку, которая берет след, но ей сроду не достанется ни трофея, ни славы». — «Мне достаточно просто добрых, ровных отношений со всеми, — защищался он. — И я всегда хочу оставаться справедливым». Он листал в своей памяти, перебирал одно за другим события, оценивая каждый свой шаг.

Эх, пересесть бы сейчас на другой автобус, поехать в сторону Карловой Веси и выйти у розово-голубого дома, который он никак не привыкнет считать своим домом.

— Боже мой, ты откуда взялся? — воскликнула б она.

— Приехал на совещание, — сказал бы он. — В общем-то, на очень коротенькое совещание. А сюда забежал на минутку, приму душ и переменю рубашку. Всю ночь провел в поезде.

— Еще чего! Обойдешься без душа.

— Не являться же к Кагану небритым!

— Ступай в парикмахерскую, там тебя уж как-нибудь обскоблят, — сказала б она. — Рубашку я тебе дам, а в ванную не смей входить.

Он подошел бы к ней вплотную, пытаясь отстранить, но она не отступила бы. На него пахнуло б ее телом, наготой под сатиновым халатом.

— Прячешь там кого-то, что ли?

— Вот именно. Ты ведь собирался вернуться лишь через две недели.

— Я выгоню его!

— Не выгонишь. Не совладаешь.

Он замахнулся бы портфелем, замок отскочил бы, и содержимое портфеля посыпалось бы на пол в тесной прихожей — куча исписанных бумажек, — замелькав в воздухе, словно выпорхнувшая стая голубей из цилиндра фокусника. Мельтешат перья, носится пух. Черт знает где он все их прятал? Где же прятал голубей этот мошенник с черным цилиндром в фиолетовом плаще с золотыми звездами?!

Все это было давно. Теперь ее нет. Нет и мужчины, который, услыхав щелчок замка, в испуге пустил ледяной душ и стоял, лязгая зубами, словно в ноябрьскую непогоду под дождем, промочившим его до нитки. «Идиот, открой теплую воду, отверни красный кран!» Или он был дальтоник и не различал цвета на кранах? Да, наверняка был дальтоником, если додумался ходить в розово-голубой, чужой дом, к женщине, которая ему не принадлежала. А разве ему, Яну Морьяку, она принадлежит! Интересно, кому она вообще может принадлежать, если ее нет, если она не существует? Как хорошо, что ее нет. Как хорошо, что на седьмом этаже розово-голубого дома он живет один и изредка пробегает взглядом брачные объявления. Только почему-то женщинам не нужны мужчины с квартирами, это мужчины ищут женщин с жильем.