Казнь по кругу - [29]

— Я-то и вправду поверил, что вы меня отдохнуть пригласили, Дмитрий Федорович. Оказывается, здесь не отдыхают, а заседают.

— Мы уже позаседали, — сообщил Лева.

— И, следовательно, приняли решение, — мгновенно сообразил Витольд Германович. — Вероятно, что-то связанное с моими обязанностями?

— Как вам известно, Витольд Германович, верхушке уголовного мира удалось избежать справедливой кары… — витиевато начал было папаша, но Витольд Германович вежливо поднял руку, предлагая ему заткнуться. Дмитрий Федорович покорно заткнулся.

— Что и следовало ожидать, — уверенно заявил Витольд Германович. — Любая верхушка при любых обстоятельствах избегает справедливой кары. Вас беспокоит, что эта верхушка в ближайшее время приступит к работе по возрождению их организации. Вполне, вполне реальная опасность. В Москве — нет, здесь теперь у них нет опоры, здесь рубили под корень. Вся их надежда — на регионы. И, как мне стало известно, восемь человек уже разъехались по российским городам и весям.

— Это, вероятно, создает вам определенные трудности? — осторожно спросил президент.

— В какой-то степени, Юрий Егорович. Но нами просчитывался и этот вариант.

— Следовательно, не исключена возможность нейтрализации главарей и при данных обстоятельствах? — продолжил задавать вопросы Дмитрий Федорович.

— Не нейтрализации, а ликвидации, — поправил его Витольд Германович.

— Я не понял вас, — ужаснулся президент.

— А что тут понимать? Ликвидация — слово однозначное.

— Дорогой Витольд Германович, — торжественно вступил в разговор Дмитрий Федорович. — Мы — люди тихие, мирные, занимающиеся чисто финансовой деятельностью. Нас интересует лишь одно: нашей деятельности не должны препятствовать определенные силы. Обуздать эти силы — ваше дело.

— А ваше дело — преумножать капиталы, — продолжил мысль Витольд Германович. — Занятие, безусловно, главное в нынешней жизни. Сейчас, когда в этой стране стало возможным приобрести на деньги все, когда их накопление и преумножение — абсолютно законное деяние, эти занятия приобретают вид борьбы за высшую власть. Власть, которая и не снилась правителям тоталитарного, так называемого социалистического общества. Рубль царит. Эта штука, как говаривал Иосиф Виссарионович Сталин, посильнее, чем «Фауст» Гете. И в скобках: «Любовь побеждает смерть». Любовь к рублю побеждает все. Еще вчера непримиримые рок-музыканты смело шли на борьбу с правящей машиной, не боясь гонений и преследований, а сегодня по ночным клубам услужливо развлекают нуворишей за всесильный рубль. За этот самый рубль вам хочется купить себе белые одежды, в которых вы будете выглядеть чистыми и возвышенными благодетелями, защитниками сирых и слабых. Но, мои дорогие друзья, пока это недостижимо. Мы на том этапе, когда борьба с конкурентами осуществляется зубами и когтями.

— Мы с интересом выслушали ваш весьма неожиданный монолог, — задумчиво — после изрядной паузы — произнес президент Юрий Егорович, — но, по заслугам оценивая его парадоксальное содержание и острую форму, никак не можем соотнести его с темой нашей беседы.

— Очень даже все соотносится, — развеселился Витольд Германович. — Просто я очень вас прошу не стесняться слова «ликвидировать».

Недаром рябило водную гладь. Терпеливый и уверенный ветер, подобно пастуху, согнал в кучу овечек-облака и превратил их в грязно-размытую черноту тяжелых дождевых туч. Первые капли из небесной лейки, медленно пробивая себе извилистые дорожки, ползли по стеклу окна.

Обычно жесткий свет безжалостно обнаруживает человеческий возраст. Сейчас же полутьма от черных туч, ворвавшаяся в конференц-зал, определила годы единственной здесь дамы. Лишенная постоянного движения, в котором умело воспроизводились легкость, резвая живость и вздорная непредсказуемость молодости, Светлана неосторожно предъявила усталым лицом своим истинный сороковник с хвостом. Она поняла это, прикрыла на мгновение ладошками предавшее лицо и тотчас показала озорную улыбку, которая убрала лет десять.

— Убейте их, Витольд, — мелодичным голосом попросила-приказала Светлана.

— Света… — укоризненно ахнул шокированный папаша, а Витольд Германович, скалясь в беззвучном смехе, прочитал странный стишок из прошлого:

Однажды на премьере Сурова

В портрете появилась Бирман.

Советский зритель был шокирован,

За исключеньем Чемодурова.

И без паузы продолжил прозой:

— Я — не шокирован. Вроде Чемодурова. Я рад был услышать из милых женских уст настоящие мужские слова, которые позволяют мне считать, что ответственность за порученную мне акцию мы все несем в равной мере.

— Я ничего не хочу знать об этой акции. Она — ваша, и только ваша, Витольд Германович! — поросячьим визгом трусливо отрекся от исполнителей Юрий Егорович.

— Юра, перебор, — хладнокровно заметил папаша. — Естественно, мы — в стороне, но не будь фальшивой целкой в борделе.

Леву прорвало: заржал по-жеребячьи и ржал долго. Отсмеявшись, тыльной стороной ладони утер благодетельные слезы и резюмировал вопросом:

— Вроде договорились, а?

— Договорились, — желчно провякал Юрий Егорович. — Только вот до чего?

— Юрий Егорович, — предложила Светлана, — а вы прикройте глаза и заткните уши. Легче будет.