Казино для святых - [75]

«Дурак, — с усталым раздражением подумал Краснов. — Вот так влетит в аварию сдуру, а мне потом всю жизь каятся… И ведь не притормозил даже, когда на проспект выезжал. Прямо так, с ходу… Нет, точно дурак. Или он впрямь в Ларису эту втюрился? От любви, говорят, люди глупеют».

Сергей прижал портфель локтем, достал платок и вытер вспотевший лоб.

«Не дай бог, если он в историю влипнет. Ставицкий точно тогда сдвинется… Не знаю, что будет, но плохо будет всем! Ох, грехи наши тяжкие…»

Платок упал на асфальт.

«Руки у меня, что ли дрожат?» — с удивлением подумал Краснов.

Он наступил на платок. Надавил подошвой, прижимая ткань к пыльному асфальту, и провёл ногой, словно в пыль хотел растереть ткань.

24.

— Толя, не спишь? Сынок! Не спишь, спрашиваю? Чего молчишь-то?

Он не ответил. Надоел отец. Больной, вечно кашляющий, нервный, слабый, с трудом передвигающийся на кривых, трясущихся от туберкулёзного бессилия ногах по тесной их, заставленной пыльными шкафами и полками квартире.

Скрипит рассохшийся от старости бабушкин буфет.

Один стоит на кухне, много лет стоит на кухне, совсем один, заброшенный, бестолковый, ненужный, никому не нужный — и скрипит, сволочь, скрипит, скрипит!

Выводит из себя…

Тапочки шаркают по полу.

— Мать не приходила?

«Спать, спать хочу…»

Толя переворачивается на другой бок. Левый, тот, где сердце, он уже отлежал. Время отлежать правый.

Там печень, вроде?

Сколько ж отец пил в своё время! А вот посадил не печень, а лёгкие. Мать говорит — это он в тюрьме. В тюрьме заразился.

По пьянке мента ударил. Кажется, драка была. Менты полезли разнимать. Отец молодой был тогда, горячий. Сильный, говорят, был. Были силы… Вот мента и ударил. Не специально, конечно. Получилось так. Бывает же…

В драке же, в горячке, не смотрят — кого там ударить, а кого и пропустить. Всех подряд лупят, и своим-то достаётся часто. А тут мент… Небось, сам на кулак и наскочил. А вот срок бате влепили приличный. Вроде, он эту драку и начал, и при попытке задержания оказал сопротивление, а потом и вовсе в отделении на дежурного напал… Обычный трёп милицейский!

Но судья ж ментам поверит, а не шпане. Хотя менты — та же шпана, сами по пьяни, бывает, драку затеят. Но у них — погоны, им надо верить.

Отмотал срок батяня, вернулся с туберкулёзом.

Толя отца здоровым толком и не помнит. Отец на зону уходил — Толя лет пять было. Сейчас-то Толя мужик уже, колледж профессиональный (ну тот, что ПТУ бывшее) заканчивает… Точнее, закончил бы, если бы не дело сегодняшнее.

Да, отец вот больной вернулся и уж несколько лет доходит потихоньку, догорает. В последнее время совмем плохой стал. Из дома почти не выходит.

Вот ходит по квартире, кашляет, бормочет что-то.

Достал уже кашлем своим! Достал! И разговорами, вопросами, бормотанием… Мать вот теперь ищет, будто не помнит, что она ещё с утра умотала…

— Толя, мать не видел? Куда делась-то, зараза?! Я вот лекарства не помню, где оставил… Вроде, на холодильке оставил, а не нахожу. Она. Небось, переложила куда-то. С ней вечно так. Переложит, дура, а ты вот ищи, ищи…

Хрипит. Кулаком бьёт себя по груди. Будто так легче дышать.

Надоел…

Нет, устал он злиться на отца. И на мать, что вечером непременно пьяной вернётся. Устал злиться…

Вечером его тут не будет. Вечером дело намечается.

Потому Блинов и распорядился отдохнуть хорошенько. Выспаться. Этой ночью спать не придётся.

Потом Толя и торчит дома. В другое время сбежал бы от отца. Ушёл бы… с пацанами потусоваться, поприкалываться. На рынок завернул бы, с корешами языком почесать. Там эти… там тоже аппараты стоят. Яркие, музыка играет. Были бы деньги, сыграл… Пива бы попил…

«Будут деньги, будут! Хренова туча бабок… Блинов обещал, а он мужик серьёзный. У него всё продумано, схвачено. Главное, чтобы получилось всё, не сорвалось».

Получится…

Надо только быть бодрым, отдохнувшим. Выспаться надо.

А сон, как назло, не идёт.

Тяжело днём спать. Толя не привык.

Да и мысли эти… так и лезут в голову, будто настырные тараканы в щель за плинтусом.

Лезут и лезут.

Как отвязаться от этих мыслей? Как их пронать?

Вроде, никогда ещё Толя так много не думал как сейчас, в три эти часа, что он под сон себе отвёл.

А выходит — не под сон. Пролежал только без толку, промучился.

Зато столько мыслей разных передумал. За всю жизнь, наверное, столько мыслей в голову зараз не приходило.

Одно только странно… Ему сейчас, вроде, волноваться положено. Дёргаться. Мандраж должен быть, трясучка.

А как же… Дело-то нешуточное! Казино брать, да ещё через два ряда охраны идти, да со стволами пробиваться, и кассу по ходу раскурочить, и всё за три минуты… Шутка ли?

Положить ведь могут менты с охранниками. Или взять за одно место. И тогда срок припаяют — мало не покажется. Сгноят на зоне. А оттуда вернёшься не человеком, а развалиной. Зомби гнилой…

Вон батя живёт, а это жизнь разве? Распадается бедолага, разваливается. Изо рта у него вместе со слюной какие-то сгустки кровавые идут.

И воняет от него… Точно как мертвец. Гнильём воняет.

Вот таким вот могут сделать, и запросто.

А волнения всё равно нет никакого. Мысли есть о нехорошем… Есть такие мысли, конечно, но вот что-то удивительно мало они его волнуют.