Каждый отвечает за всех - [11]

– Рука у него разболелась, – сказал Ганечка, укладывая костыли в угол и садясь на постель. – Ты не беспокойся, Серега, блаженствуй, рука у него.

Вскоре санитарка с сестрой принесли обед, и все трое стали молча есть. Они ели старательно, хлебали громко, жевали сосредоточенно и не глядели друг на друга. Когда они поели и санитарка унесла посуду, делать стало нечего, и все легли. Они старались заснуть, но сна не было. Может, от духоты в палате, хотя форточка была открыта. Устав томиться, Ганечка достал из-под подушки «Трех мушкетеров», а Сергей зашептал что-то про шестеренки, пружины и камни.

Зашла Лида и сказала, что наступил тихий час и надо отдыхать. Она опять присела возле Сергея, поглядывая на его волосатое обнаженное тело и мускулистые руки. Ей было лет двадцать восемь или все тридцать, надежды на замужество уже исчезли, а Сергей лежал здесь девятый месяц и сочувствовал ей.

– Посидела бы со мной, Лида, – попросил Танечка.

– Я здесь привыкла, – доверчиво сказала Лида. – Я пойду, спите.

У нее была высокая грудь, длинные сильные ноги и тонкая талия, но только это у нее и было привлекательным.

– Какая баба пропадает! – сказал Сергей, когда она вышла. – Дураки мы и совсем не хозяева. Да от нее дети пойдут богатыри, и умница она, и работает хорошо. Мотыльки мы, на яркую рожу летим.

Ему не ответили.

IV

– К сожалению, мы очень мало знаем человека, в этом все дело, – сказал Игорь Петрович. – Медицину, в сущности, нельзя назвать наукой, слишком много у нас зависит от личных способностей врача, от его опыта. Если бы летчик поступил сразу к нам, мы спасли бы руку, а сейчас такой уверенности нет.

Страшнов нахмурился: «Мы, мы»! А это современное «мы» не что иное, как утонченное замаскированное «я». Вот, мол, я талантливый и современный, но я признаю, что и ты опытный и способный хирург, и вдвоем мы не допустили бы гангрены, как тот бездарный «ветеринар» из села.

– Ну, допустим, что это так, – сказал Страшнов. – А дальше?

Игорь Петрович улыбнулся:

– Человек – это биологическая система, и надо добиться, чтобы медицина стала точной наукой.

Опять кибернетика. Не боится быть навязчивым. Страшнов закурил.

Они сидели в ординаторской – Страшнов по-хозяйски за столом, Игорь Петрович рядом, на кушетке.

Это был уже не первый разговор. Игорь Петрович преследовал Страшнова кибернетикой: «забывал» у него в кабинете журналы с отчеркнутыми статьями и книги, «случайно» познакомил с инженером завода электронно-вычислительных машин, своим приятелем. Толковый инженер, интересный. Страшнов даже и подружился с ним и ходил на завод смотреть машины. Потом – опять-таки Игорь Петрович ускорил – в больницу прислали новейший аппарат искусственного кровообращения и диагностическую машину. Все врачи радуются: у нас теперь настоящая клиника, современная! Страшнову тоже показалась не лишней диагностическая машина, хотя всецело полагаться на нее нельзя. Как, впрочем, и на хороший аппарат искусственного кровообращения, который все-таки плох, потому что разрушает эритроциты.

– Я привык рассуждать конкретно, – сказал Страшнов. – Вот в четвертой палате у нас лежат три разных человека, и, значит, смотреть на них можно ник на три испорченные машины, так?

– Почти. – Игорь Петрович поправил пенсне, положил ногу на ногу. – В представлении кибернетика это действительно три очень сложные и принципиально одинаковые машины или, лучше сказать, системы, которые сейчас не могут выполнять те или иные функции, необходимые им самим и обществу.

– Значит, вор Ганечка не больше чем машина, которая заехала не туда?

– Именно так. Но, рассматривая его как машину, мы знаем, что это такая машина, которая способна самонастраиваться, саморегулироваться в зависимости от условий как внешних, так и относящихся только к данной системе или, если угодно, машине.

Вот как отвечают молодые ученые на твою грубость: «если угодно», «мы знаем», хотя угодно это ему и знает это он, а ты не знаешь – и получай по носу.

– Ясно, – сказал Страшнов. – Ганечка был молод, глуп, недостаточно стоек в нравственном плане и стал вором. А его ровесник Сергей не стал, потому что оказался более стойкой системой. Все ясно.

– Не совсем. Ганечка, разумеется, тоже биологическая система, и он располагает двумя типами программ: собственно биологическими и общественными, то есть человеческими. Следовательно, всякое воздействие отражается в данной системе двояким образом – кроме «животных» функций система выполняет работу по накоплению разнообразной количественной информации и в результате приходит к решению (а это уже качественный скачок) переменить направление, самоорганизоваться иначе, переместить себя в другие условия.

«Умничаешь, дорогой, умничаешь, доказать хочешь, что у тебя есть не только знания, но и убеждения, которые стали научной верой».

Страшнов усмехнулся:

– Это вопрос терминологии. Сказать проще, поумнел, постарел, устал мотаться по тюрьмам.

– Проще не всегда верней, – возразил Игорь Петрович. – И дело не только в терминологии. Поумнел, постарел, устал – это качественные определения, причем неточные, ими нельзя руководствоваться, не зная количественных закономерностей. Вот у больного Демина сейчас образовалась, как бы сказал психолог, остронегативная эмоциональная доминанта. Ну, а какова степень этой остроты, нам неизвестно. В энергосистемах, например, есть точные количественные показатели: сила тока – в амперах, напряжение – в вольтах и так далее, поэтому при аварийной ситуации срабатывают разные там предохранители и блокировки. Все это рассчитано и контролируется человеком. А у нас? Мы ампутируем руку, а летчик покончит с собой. Возможно это? Возможно, потому что ампутацией мы не снизим, а усилим ту эмоциональную доминанту, которая у него образовалась. Или этот... Ганечка. Он получил удар от своего прежнего мира, решение его должно только окрепнуть – не вернусь к прошлому! – но он готов отомстить за себя – он половину жизни провел в тюрьмах, и в нем живут навыки его прежнего мира. Может он ими воспользоваться? Вполне. Или Сергей со своей женой...