Каждый день сначала : письма - [48]

Пришли билеты в Иркутск. Тут я совсем теряю голову, не представляю, как все пойдет. Говорил ли я, что Савва обиделся, узнав, что все пройдет без него. Я говорю: там собираются писатели. Он: а я кто? Отошел только, когда я сказал, что в зале будет десяток престарелых учительниц и что ему удобнее выступить осенью, когда тысячная аудитория и настоящая сила. «Ладно, тогда треплитесь без меня. Мне действительно на пустяки уже расходоваться не хочется». Радуется, как дитя, что в Новгороде собралось человек триста, а в Петербурге и все четыреста. И устроили аплодисменты и натащили цветов («Моя Валька насилу донесла — ей за балет столько не давали»),

В. Курбатов — В. Распутину

5 июня 2007 г.

Псков

Савва настойчиво спрашивает, ждет ли меня Валентин осенью, имея в виду «Сияние». Я ободряю, что непременно. Не превышаю ли полномочий? Ведь ты звал его? Или мне только померещилось, когда мы обсуждали планы июньских «Встреч», и это я сам придумал, что Савве будет радостнее быть на «Сиянии», чем на таком камерном мероприятии, которого я и сам не представлял. Сейчас, оглядываясь, думаю, что Савва был бы очень уместен и взорвал бы нашу благочестивую интонацию, создал бы недостающее напряжение. Но что прошло — то прошло.

Он за это время разворошил здешний муравейник и воюет — только щепки летят. И уж начальство жадно считает дни до его отъезда. Я пытаюсь написать заметку для «Лит. газеты» о «Встречах» и неожиданно теряю уверенность, что все было так хорошо, как мне показалось сразу после «Встреч». Хотелось, чтобы мир повернулся сразу, а он и не заметил. И то, что казалось так ново и сильно, вдруг оказалось обыкновенно и вполне по-старому. Ни на шажок вперед. Или это у меня терпения нет?

Мне и после каждого «Сияния» казалось, что назавтра все должно пойти по-другому, ведь мы были так едины. Так казалось после некоторых яснополянских встреч и после первых овсянских. Ну и ладно. Хоть краткое время были вместе и что-то напомнили театральным стенам. Жалко, конечно, что господа актеры и режиссеры брезговали «Встречами». Может, и они что-нибудь подхватили бы в Вампиловском фестивале.

Хорошо, что с нами была церковь. Даже и то хорошо, что мы вставали перед обедом и не очень привычно крестились. Будем набираться терпения. Глядишь, кто-то и подхватит.

Перебираю фотографии — Гена успел сделать их компьютерный вариант. Нет, все-таки были хорошие дни, хоть и непоседливые. Всегда мы говорим, что хорошо бы оставлять побольше времени для общения участников между собой. И никогда не оставляем. Между тем это правда очень важно. Болыне-то всего крепит единство как раз это, а не публичность, где мы все-таки больше наружу глядим.

В. Курбатов — В. Распутину

31 июля 2007 г.

Псков

Вот и я наконец в своей хижине, на дачке. Только отсюда и могу писать тебе. А в городе всё бегом. Иди туда — не знаю куда, скажи то — не знаю что. И у Саввы каждый день новые «проекты» — только поворачивайся.

Теперь надо готовиться к Ясной, читать тыщи страниц, представленных на премию. Тыщи-то полторы уже прочитал. И остановиться пока не на чем. И поневоле думаешь, что уж напрасно и ищешь великое-то, толстовское. Ведь для этого нужно, чтобы и время было под стать, и человек. А коли человек и время с булавочную головку, где взять большую литературу? Опять вертится моя старая мысль, что дар-то может быть сочинителю дан Господом и очень большой, да мир в его распоряжении маленький и писатель поневоле уйдет второразрядным, истратив дар на стиль, строй, щегольство формы. Все это сегодня не напрасно очень расцвело. Силы некуда деть, не на что их растратить.

Другие пускаются в историю и пишут большое прошедшее, надеясь утолить душу минувшим величием. Но тут себя не обманешь. Мелкое время и минувшее сделает мельче, изведет на «литературу» или на ложную мускулатуру. Почему, например, Александр Проханов все возгревает себя великими словами об империи, о воле и силе. А империя все остается словами, потому что рождается не литературой, хотя бы и очень возвышенной, а молчаливой силой ширящейся, тесной себе души. И не одного человека, а целого народа. Вообще все настойчивее чувство, что и во всем-то мире величие закатилось. История дописалась до точки. Остались примечания, сноски, комментарии. И злая тоска, которая прорывается бандитизмом всех уровней. Или с жиру сбесимся, или перережем друг друга — вот, кажется, и весь выбор мировой истории, если она не поднимет глаза к небу. А она не торопится.

Позвонил Марье Семеновне поздравить ее с почетным гражданином города Чусового, а она чуть слышно ответила, что лежит с тяжелейшим инфарктом. И лежит дома, потому что перевозить нельзя. Но даст Бог, это звание, которое для нее очень дорого, потому что она действительно любит Чусовой и горда его ответной любовью, немного подкрепит ее. Бедная, она во всю жизнь почти не знала счастья. И не узнала его даже в старости, измучившись с внуками, их страшной неблагодарностью и неутолимостью, побуждающей все силы отдавать на заработки вплоть до продажи библиотеки Виктора Петровича. Оттого и любит Чусовой так горячо, что счастье ее было только там, в детстве и начальной юности, а уж потом только страдание и одиночество. При веселом и знавшем много счастья Викторе Петровиче. Господи, прости всех нас, мало достойных прощения.