Казак Дикун - [11]

— На пути нашему войсковому табору, — объяснял казак предстоящее его передвижение, — предвидятся переходы и по пустынным пространствам. Там еще всякие племена — народы кочуют, есть немирные, какие могут напасть и наделать много беды. Казачьи полки и должны нести охрану всей переселенческой колонны.

— Ой, как страшно, — с неподдельным испугом воскликнула Надя, инстинктивно прильнув к матери. — Говорят, в местах поселения нас будут подстерегать неменьшие опасности.

— Ничего, Бог не выдаст, свинья не съест, — с усмешкой успокоил ее отец. — Казаки и не такое видывали.

Из желания увести разговор в более спокойное русло Надина мать Ксения попросила Федора сообщить, что слышно о дальнейшем употреблении строевых полков после их прибытия на Кубань.

— Не могу поручиться за правдоподобность, — ответил он, — но слухи идут, будто там их расформируют, казаков распустят для жительства в куренях и службы на кордонной линии.

На западе занималась вечерняя зарница, блики заходящего солнца скупо освещали улицы и дворы селения, вспыхивали и гасли на подводах казаков, примостивших сверху медную и глазированную кухонную утварь, вытягивали в нити длинные тени от деревьев. Всюду — многолюдье, даже в степи, где устроились те, кому в Слободзее свободного клочка земли не осталось. И стлался над пожелтевшими травами сизоватый дымок, исходивший от разведенных костров, булькотело в закопченных казан* ках домашнее варево на семью, а то и две — три сразу. То там, то здесь звучало призывное: «Вечерять!» Чаще всего этот женский клич адресовался вихрастым мальцам — каза- чатам, беззаботно поглощенным своими играми.

Неподалеку от подводы Кодашей возле широкой мажары собралось десятка два девчат и парней, образовавших плотный круг, из средины которого доносился неясный перезвон бандуры и приглушенный голос певца.

Надя встрепенулась и тут же стала тормошить отца и мать:

— Да это же кобзарь — бандурист. Разрешите, я пойду туда с Федей.

Возражений не последовало, юный казак и казачка через несколько минут уже стояли в рядах слушателей,

число которых прибывало и прибывало. Появился тут и Каленик Заяренко.

— Как нельзя кстати встретил тебя, — пожал он руку Федора. — Можешь не беспокоиться, поклажа твоя улеглась в наш скарб, как влитая.

— Благодарю, — со всей признательностью сказал Дикун. — У меня как гора с плеч упала.

Внимание переключилось на кобзаря. Федор и Надя, Заяренко и другие слушатели умолкли, как завороженные. Музыка и песни, будто волшебные чародеи, тревожили сердца людей. Никто из них не нарушал льющихся мелодий. Присутствующим уже было известно, что перед ними исполняет свои думы заслуженный и всеми уважаемый старый казак — голота Василь Кромполя, отдавший Сечи годы и годы своей долгой жизни. Бурная лихая молодость и зрелость давно остались позади, но не забылись походы, раны, лишения и обиды на власть предержащих, помнились злодеяния ворогов. Кромполя не понаслышке ведал о колиивщине и ее вожаках Зализняке и Гонте, на себе испытал пленение и побег из турецкой неволи, притеснения польских магнатов и шляхты, веками глумившихся над сотнями тысяч украинцев по обе стороны Днепра.

Стар он стал, восьмой десяток разменивал. Но памятью и голосом все еще не был слаб. А каким Кромполя раньше слыл, с какой легкостью отплясывал метелицу да журавля — про то помнили немногие оставшиеся в живых его сверстники. Ходил теперь старец от паланки к паланке, иногда забредал и подальше, кормился — кто чего даст, на ночлеги и краткие постои тоже устраивался у добрых людей, принимавших кобзаря с дорогой душой.

И на этот раз отказа не получил. Кто‑то заботливо установил тополевый чурбачок перед хатой, у нагруженной подводы, и он, заняв приготовленное сиденье, по просьбе молодежи принялся изливать в своих думках народную бывальщину, с ее болями и страстями. Седовласый, в полинялой серой свитке и истертых шароварах, он бережно держал на коленях округлый остов инструмента, снизу и сверху перебирая пальцами на его деке звучные струны.

Начал с пролога:

Струны мои золотые, сыграйте мне тихо.

Пусть казак не тяготится, позабудет лихо.

2 Заказ 33

Одна за другой то печально, то с нарастающим торжествующим аккордом плыли в вечернем воздухе мелодии кобзаря. Закончил он песней про удаль казацкую:

С днепровских порогов До Крымского вала Казацкая сабля Врагов доставала.

Нас турки страшились И польские паны,

Когда мы возмездье Несли в эти страны.

Цену их полона И рабства мы знаем!

Но дух запорожцев Всегда несгибаем.

Безмолвие в толпе слушателей прервалось одобрительными восклицаниями и хлопками в ладоши. Надя отделилась от Федора и Заяренко, выбежала на середину круга

и, приблизившись к кобзарю, громко поцеловала его в небритую щеку:

— Какое счастье слушать ваши думки, — в порыве признательности взволнованно вымолвила она.

Наутро 2 сентября — 15 сентября по новому стилю — центр Слободзеи возле войскового правительства заполнялся множеством людей. Все взрослое население, детвора стекались сюда. Ожидалось молебствие по случаю отъезда чепеговской партии переселенцев, напутственное слово атамана. К девяти часам тут образовалось целое людское половодье.