Казак Дикун - [10]
Когда было покончено с канцелярскими формальностями, Чепега подозвал к себе Дикуна и с какой‑то редкой для него проникновенностью повел речь, начав ее с недавней встречи:
— Верно предположил судья Антон Андреевич, что я припомню твоего отца. Вспомнил, да еще как: по двум войнам с турками. Среди сотен и тысяч казаков, с кем мне доводилось ходить супротив неприятеля, твой батько выделялся отменным бесстрашием и находчивостью. Кон- но и пеше умел воевать. Будь таким, как он.
Помолчав, добавил:
— Ты лицом на него похож.
— Спасибо, батько кошевой, на добром слове, — вытянувшись в струнку, с волнением ответил Федор. — Отцовской фамилии не посрамлю.
— Ну а теперь отправляйся в команду, — уже приказным служебным тоном распорядился Чепега. — Прилежно постигай военное дело. Времени для сколачивания полков осталось в обрез, всего неделя.
Молодик нашел Кравца за околицей селения, на вытоптанной дочерна толоке, где хорунжий, по армейскому званию подпоручик, а позднее сотник и есаул, усердно обучал свою команду боевому применению пики в пешей
и конной атаке. Пика с вооружения еще не снималась, и владеть ею требовалось в совершенстве.
— Зазеваешься в бою, не упредишь удар противника — и тебе хана, — зычно вразумлял Игнат юное воинство.
Он подходил то к одной, то к другой группе обучающихся, показывал, как следует держать пику и делать выпады для резкого укола, быстро извлекать ее из тулова неприятеля, наглядно имитированного по всему плацу в виде разлохмаченных соломенных чучел. Не всякий мог с налету совладать с громоздким оружием. Пика по длине превышала сажень, попробуй‑ка развернись с ней! Игнат передыху юнцам не давал, тренируя их до седьмого пота.
— Не ленись, подтянись! — покрикивал он на своих подопечных.
Завидев подъехавшего близко к нему Дикуна и предположив в нем гонца из кошевой канцелярии, отрывисто и резко спросил, отирая рукавом пот со лба и шеи:
— С вызовом меня к атаману?
— Никак нет. С приказом о моем зачислении в команду.
— Тогда коня — табунщикам, а сам — на плац.
И началась для Федора ускоренная, жесткая наука побеждать. Он попал в команду последним, пришлось многое наверстывать. Ребята — кто постарше, кто помоложе — с радостью приняли его в свою боевую семью. С неунывающим настроением, даже с азартом, делались ружейные приемы, сабельная рубка и все тот же тренаж с пиками.
В завершающий день занятий Игнат Кравец перед всем строем даже отметил Дикуна:
— Не только догнал всех остальных, но кое — кого и превзошел.
В расцвете нерастраченных физических сил, одухотворенные стремлением честно послужить товариству, молодики в пределах возможного овладели воинскими навыками, с горделивым сознанием исполнили перед ним свой первый долг. Сложнее давалась им вроде бы простая арифметика — титулование своих командиров и начальников.
В возрожденном казачьем войске причудливо переплелись чины и ранги от ушедшей в прошлое Запорожской Сечи и приобретенные заново от официально принятой воинской номенклатуры регулярной русской армии. Не так‑то легко они запоминались! В два — три, а то и в четыре колена строилось произношение.
Тот же кошевой атаман Чепега именовался еще как
секунд — генерал — майор армии и кавалер, войсковой есаул Гулик — майор армии и кавалер, его тесть, войсковой судья Головатый — бригадир и кавалер, и так — по всей служебной лестнице. В списках значились капитаны, поручики и подпоручики, сиречь есаулы, сотники и хорунжие, а младший комсостав насыщался сержантами, капралами и фельдфебелями. И только рядовых казаков солдатами еще не называли. Зато одежда и вся обмундировка в коше — все теснее сближались с экипировкой регулярных войск. Ничего не попишешь — жернова времени работали на централизацию государства российского, усиление его могущества, унифицировалась вся система воинской службы.
Черноморцы восприняли нововведения без особого энтузиазма, но и без излишнего ропота:
— Раз так надо, значит, надо.
Старшина же была вообще на седьмом небе от новых звучных наименований своих командирских чинов, открывавших доступ к очередным воинским должностям, наградам и повышенному жалованью.
С каким‑то необъяснимым трепетным чувством ожидал Федор приезда в Слободзею Надии Кодаш. Ничего еще не было сказано друт другу, никаких намеков на взаимность не произносилось, а при одном воспоминании о ней — теплело у него на душе, веселее хотелось смотреть на все происходящее. На ум не приходило мыслей о зарождающейся первой любви, но, наверное, он как раз и переживал такое состояние.
В предотъездный вечер, обходя массу подвод, заполнивших всю Слободзею, юноша наконец‑то увидел семью Кодашей, раскинувших полог сбоку мажары для устройства на ночлег. Надя широко распахнула свои дивные ресницы и певуче произнесла, обращаясь к отцу и матери:
— Мы о нем только что говорили, а он вот — легок на помине. Здравствуй, Федя.
И она смело подала ему руку в знак приветствия. А потом Надя заинтересованно принимала участие в беседе ее родителей с Федором. Всю семью привлек его рассказ о начавшейся службе в войске, о сформированных конных и пеших полках, их назначении при переходе на Кубань. Конечно, полных подробностей он не знал, лишь отрывочно уловил отдельные штрихи из разговоров своих командиров.
В авторской документально-очерковой хронике в захватывающем изложении представлены бурные потрясения на Кубани в ходе гражданской войны 1918–1920 гг. через судьбы людей, реально живших в названную эпоху.
В настоящий сборник включена лишь незначительная часть очерковых и стихотворных публикаций автора за многие годы его штатной работы в журналистике, нештатного сотрудничества с фронтовой прессой в период Великой Отечественной войны и с редакциями газет и журналов в послевоенное время. В их основе — реальные события, люди, факты. На их полное представление понадобилось бы несколько томов.
Роман «Коронованный рыцарь» переносит нас в недолгое царствование императора Павла, отмеченное водворением в России орденов мальтийских рыцарей и иезуитов, внесших хитросплетения политической игры в и без того сложные отношения вокруг трона. .
Гейнце писал не только исторические, но и уголовно-бытовые романы и повести («В тине адвокатуры», «Женский яд», «В царстве привидений» и пр.). К таким произведениям и относится представленный в настоящем издании роман «Людоедка».
Фронтовики — удивительные люди! Пройдя рядом со смертью, они приобрели исключительную стойкость к невзгодам и постоянную готовность прийти на помощь, несмотря на возраст и болезни. В их письмах иногда были воспоминания о фронтовых буднях или случаях необычных. Эти события военного времени изложены в рассказах почти дословно.
Эти сказки написаны по мотивам мифов и преданий аборигенных народов, с незапамятных времён живущих на морских побережьях. Одни из них почти в точности повторяют древний сюжет, в других сохранилась лишь идея, но все они объединены основной мыслью первобытного мировоззрения: не человек хозяин мира, он лишь равный среди других существ, имеющих одинаковые права на жизнь. И брать от природы можно не больше, чем необходимо для выживания.
Аннотация издательства: Герой Первой Мировой войны, командующий 2-ой армией А.В.Самсонов погиб в самом начале войны, после того, как его войска, совершив знаменитый прорыв в Восточную Пруссию, оказались в окружении. На основе исторических материалов воссоздана полная картина трагедии. Германия планировала нанести Франции быстрый сокрушительный удар, заставив ее капитулировать, а затем всеми силами обрушиться на Россию. Этот замысел сорвало русское командование, осуществив маневр в Восточной Пруссии. Генерал Самсонов и его армия пошли на самопожертвование.
Италия на рубеже XV–XVI веков. Эпоха Возрождения. Судьба великого флорентийского живописца, скульптора и ученого Леонардо да Винчи была не менее невероятна и загадочна, чем сами произведения и проекты, которые он завещал человечеству. В книге Дмитрия Мережковского делается попытка ответить на некоторые вопросы, связанные с личностью Леонардо. Какую власть над душой художника имела Джоконда? Почему великий Микеланджело так сильно ненавидел автора «Тайной вечери»? Правда ли, что Леонардо был еретиком и безбожником, который посредством математики и черной магии сумел проникнуть в самые сокровенные тайны природы? Целая вереница колоритных исторических персонажей появляется на страницах романа: яростный проповедник Савонарола и распутный римский папа Александр Борджа, мудрый и безжалостный политик Никколо Макиавелли и блистательный французский король Франциск I.