Кайзеры - [136]

Влияние, которого достигли в Германии императорский двор, лично император Франц и Меттерних, лучше всего иллюстрирует Ахенский конгресс. Уже тот факт, что Меттерниху удалось перенести его из Базеля, где первоначально хотел провести его царь, в Германию, то есть в сферу влияния императорского двора, где проходили и все следующие конгрессы, был успехом австрийской дипломатии и показателем влияния Вены. Поездка Франца I из Майнца в Ахен стала «triomphe continuel pour l’Еmреrеur» (непрерывным триумфом императора). В Ахене народ встречал его поистине как преемника Карла Великого, и после того, как в тишине проехали другие монархи, толпа приветствовала Франца несмолкающими криками: «Да здравствует наш император!» (Metternich, NP, III, 123). И Меттерних, и император воспринимали это ликование с большим удовольствием. Воздействие общественного мнения было частью хитрого политического расчета. Перед встречей императора с немецкими князьями Меттерних снабдил его перечнем тех высказываний, которые следовало сделать, ибо «каждое слово, сказанное Вашим Величеством, произведет сегодня наибольшее впечатление». Для синхронности действий Меттерниха и Франца в германской политике характерно такое высказывание императора: «… и я рассчитываю получить от Вас обещанную Вами записку о том духе, в котором я, по Вашему мнению, должен высказываться в Германии» (там же, III, 151f.). У католической части населения большую симпатию вызвал официальный визит, нанесенный императором в 1819 году папе Пию VII, что явилось как бы противоположностью поездке его предшественника, Пия VI, в Вену в 1782 году. Вскоре после этого визита начался пересмотр церковного законодательства Иосифа II. В это время престиж императора в Германии достиг высшей точки. В 1820 году Меттерних восторженно писал: «Слово, произнесенное Австрией, в Германии становится непреложным законом» (там же, III, 378). Франц, лишенный титула и тех прав, которыми обладал до 1806 года, но несравненно более могущественный, чем тогда, был теперь истинным императором Германии.

Предметом восторга Меттерниха стали Карлсбадские постановления 1819 года (законы, ограничивавшие свободу печати и университетов, а также создание центральной следственной комиссии в Майнце), которые в мгновение ока были приняты бундестагом, но прежде всего Венский заключительный акт, принятый в мае 1820 года, который, наконец, придал союзному договору определенную (и ограничительную) форму. В 1824 году Меттерних в течение какого-то времени жил в Рейнгау, в подаренном ему императором замке Иоганнесберг. Этот замок превратился в центр германской политики, и Меттерних держал там своего рода двор. Здесь же были приняты решения о продлении действия Карлсбадских постановлений и об «очистке» бундестага от либеральных послов. Здесь политика Меттерниха праздновала свои триумфы, сам же Франц, как обычно, был сдержаннее и реагировал, как верховный правитель Австрии, несколько умереннее, чем Меттерних и Генц. Он не желал, чтобы в австрийских университетах проводила расследования майнцская охранка, хотя бы потому, что не желал, чтобы Союз командовал в его стране, жестко и успешно воспротивился введению предложенных Меттернихом специальных судов для заговорщиков. Его не столько волновала борьба с революцией в Германии и Европе, сколько сохранение порядка в собственной стране и, но мере возможности, в Германии. Его девизом было: «iustitia regnorum fundamentum» (справедливость — основа царств). К тому же принцип жесткого контроля начал давать сбои. Уже во время интервенции в Испании Англия не пожелала участвовать в акции, и в европейском альянсе появились первые трещины, а чисто запретительная система в Германии с 1825 года начала быстро утрачивать свое значение. Австрии нечего было противопоставить созданию вначале прусского, а затем и южнонемецкого таможенных союзов или ранним конституционным движениям в мелких и средних немецких государствах. Отсутствие позитивных целей и ослабление системы контроля отрицательно сказывались на влиянии императорского двора в Германии. Франц не сумел воспользоваться той симпатией, которую повсеместно питали к нему в Германии после 1815 года, но он вовсе и не хотел этого. Куда больше по душе ему было, «если это будет не так или в случае решения бундестага применить средства принуждения» (там же, III, 269f.) уйти в изоляцию и заботиться исключительно о благе своих австрийских подданных.

Революция во Франции, которой так боялись Франц и Меттерних, означала полный и окончательный поворот. Но еще раньше, в 1826 году, с началом тяжелой болезни императора, в его действиях проявилась старческая косность и бюрократическая мелочность, которую впоследствии совершенно несправедливо стали считать характерной чертой всего периода его царствования. Перед лицом последующих революционных событий в Италии и Бельгии, конституционного движения в германских государствах, хамбахских и франкфуртских волнений 1832–1833 годов Австрия совместно с Пруссией не нашла ничего лучшего, чем усиление полицейского надзора. В Вене считали, что необходимо твердо и неподвижно противостоять всем бурям, ибо любая попытка что-либо изменить повлечет за собой лавину революции, способную смести ветхое здание монархии и реставрированной Европы. Если княгиня Меттерних в 1834 году назвала императора и князя Меттерниха божьей силой (там же, V, 540), то в этом проявилась растущая изоляция и беспомощность — они еще могли замедлить развитие событий, но управлять ими они уже были не в состоянии.