Кавказские евреи-горцы (сборник) - [25]

– Тебя без меня принять не умели, – продолжал Бениогу. – Старуха моя из ума выжила, а Махлас молода еще. Прости их за невежество! Барух габо!

И Бениогу, несмотря на усталость, взял сам все мои вещи и отнес их в саклю. Оттуда же он вытащил несколько еще более мягких подушек и пушистый кубанский ковер.

– Так тебе лучше отдыхать будет. Не нужно ли обмыть ноги?

Я было не понял, в чем дело. Оказалось очень просто. По словам Магомеда-оглы, Бениогу принял меня за ученого-хахама, которые пользуются здесь громадным уважением, доводящим до изумления, тем более что масса горских евреев совершенно безграмотна. Потом уже из указаний Иуды Черного я узнал, что церемониал приема хахама на Кавказе, в еврейских аулах, очень сложен. Израиль воинствующий чрезвычайно гостеприимен, и гостеприимен без корыстного расчета. Впоследствии случалось, что хозяева искренно обижались, когда я сам предлагал в пешкеш деньги за ночлег в их сакле. Но когда случайно заберется сюда хахам, то самые богатые хозяева аула и раввин спорят о чести принять его у себя. Хахама вводят в саклю под руки, и, пока для его отдыха приготовляют лучший и удобнейший угол, хозяин, а в других местах и хозяйка обмывают ему ноги. Вслед затем в саклю собираются старшие и почетнейшие люди аула. Каждый подает гостю руки, приветствуя его по-библейски:

– Шалом алейхем, или барух габо.

Гость так же церемонно отвечает:

– Алейхем шалом.

Беседа идет очень живо. Заставить гостя молчать – верх неприличия. Посетители сменяются поминутно, и, пока хозяин подает угощение, остальные болтают как сороки, выспрашивая у приезжего новости и, в свою очередь, рассказывая ему всю подноготную аульных дел. По свидетельству Иуды Черного, этим не ограничивается приветливость хозяев и аула. Если гость беден и нуждается в помощи, общество помогает ему денежным пособием, наделяет его съестными припасами и несколько человек неизменно провожают его до следующей деревни.

Не успели мы устроиться поудобнее, как в дверях показались двое юношей, поразительно похожих на Махлас. Только лица серьезнее, сдержаннее приемы и в глазах какое-то печальное выражение, повсеместно свойственное семитам. Это скорее, впрочем, сосредоточенность, чем печаль. Юноши более похожи на арабов, чем на наших выродившихся евреев.

Они остались у порога, пока их не позвали.

Бениогу был на охоте с детьми. В одном из самых сырых логов Кай-Булагской щели они застрелили джейрана и выследили леопарда. Хищник, редкий здесь, только ушел от них в трущобы окрестного чернолесья, где за чащей преследование его становилось невозможным. Джейрана охотники привезли с собою, и я долго любовался на красивые формы изящного животного, без дыхания лежавшего на плотно убитой земле веранды.

– Трудно встретить джейрана внизу, еще труднее убить его! – заметил Магомед.

– Это уже четвертый в эту весну. – И Бениогу толкнул ногою джейрана.

– Опять показались, значит?

– Да. Из Аварии их совсем выгнали.

– Кабанов не встречали?

– Много тут, в сырых местах. Да нам не с руки бить их. Русские дорого платят…

Бениогу слегка поморщился, но, взглянув на меня, сдержался, и лицо разом стало бесстрастным.

Из гостеприимства горский еврей вынесет все. Между русскими «ташкентцами»-чиновниками случались и такие, что возили с собою ветчину и колбасы, ели их на посуде хозяев и жарили в их печках. Евреи терпели и ни словом не протестовали против этого посягательства на их религиозную совесть. Молчание их вызывалось не раболепством. Городской еврей, разумеется, будет принижаться, но еврей горский сумел бы отстоять свое достоинство. Горский еврей молчал, чтобы «не оскорбить гостя», и решался терпеть из-за этого поношение. Восхвалявшие наше русское гостеприимство допустят ли возможность такого же отношения, например, нашего старообрядца к гостю, который наполнит мерзостным куревом всю горницу? Едва ли!

– Откуда леопард забрался сюда?

– Из Кабарды, верно.

– А разве там их много?

– Немного, но встречаются.

Леопарды водятся по северному и южному склону Кавказских гор; они наносят большой вред местным хозяевам, забираясь в их конюшни и хлева, похищая овец и коз. Они до того обыкновенны здесь, что в местечке Чилмас, верстах в четырех от реки Улу-Кама, в Карачае, убили раз леопарда просто палкой. Вот что рассказывает об этом местный уроженец:

«У входа в глубокое и узкое ущелье жил карачаевец Исмаил-Бегеюл-Улу. Сакля его, по здешнему обычаю, построена была из цельных брусьев, составляющих сруб, выведенный под земляную крышу. Карачаевцы – скотоводы, поэтому конюшни их, находясь под одной кровлей с саклей, отделены от жилой горницы только стеной, в которой прорублена дверь. В конюшне у Исмаил-Бегеюл-Улу, сверх того, было двое ворот, одни выходили на р. Улу-Бам, другие находились в заднем конце. Вокруг шла каменная стена, образовывавшая дворик, также с воротами. В саклях двери запираются деревянным клином, вставляемым изнутри в дверной порог, для ворот же употребляется не клин, а деревянный засов, для которого по обеим сторонам двери стоят столбы. Между столбами и стеною и ходит засов, делаемый из крепкого и гибкого дерева.