Кавказские евреи-горцы (сборник) - [23]

Из дверей сакли вышла девушка, которую, право, можно было принять за фею. Будь здесь Гейне, попадись ему на глаза это очаровательное видение – мы имели бы прелестную горную легенду. Мне самому стало совестно, что я разинул рот перед красивой дикаркой. Представьте узкий овал лица, тонкого и изящного. Крупные черные глаза миндалинами смотрят на вас как-то робко и покорно. Это взгляд восточной женщины. Черные брови словно чуть-чуть наведены кисточкой – так правилен их изгиб; изящный носик с тонкими розовыми ноздрями, слегка раздувающимися даже и от обыкновенного дыхания, и маленький рот; несколько припухшие ярко-алые губки, верхняя чуть-чуть вздернута, не безобразно, а ровно настолько, чтобы показать мелкий жемчуг зубов. А волосы хоть и скрывал уродливый шелковый мешок позади, но пряди их выбивались над небольшим лбом и назойливыми, мелкими локонами обрамляли тонкие розовые, сквозившие уши. Распустите по матовой, страстной смуглине этого лица капли две-три крови, настолько, чтобы слегка окрасить лишь щеки, проведите по готовому очерку его также едва заметные голубые линии жилок – и вы поймете, как поражен я был в первую минуту.

Желтая шелковая рубаха с широкими рукавами, перехваченная в поясе, позволяла рассмотреть покатые плечи и талию стрекозы, разом почти переходившую в широкие, роскошные линии сильно развитых бедер. Узенькая, красивая кисть руки была так идеально хороша, что становилось поневоле досадно при виде голубых бородавок цвета выцветшей персидской бирюзы, которые, как перстни, сидели на длинных пальцах еврейки…

Она заговорила что-то гортанным, приятным голосом. Я, разумеется, покачал головою. Насмешливая улыбка на одно мгновение скользнула по ее лицу и пропала… И снова робко и покорно смотрят эти выразительные глаза.

Увы! Встреченная нами фея Кай-Булагского ущелья была первой и последней красавицей среди еврейского населения Дагестана. Может быть, другие мне не попадались, но по долгу добросовестного туриста я должен поведать, что все остальные дамы воинствующего Израиля были очень непривлекательны. Между ними, сверх того, попадаются настоящие, татуированные дикарки. И без того грубые лица еще разрисованы разными фигурами, линиями, кругами, треугольниками. Всего отвратительнее, когда эти знаки наведены ярко-красною краской – точно кровью расписаны. Мне привелось даже встретить старуху, не отказавшую себе в удовольствии провести по лицу несколько черных черточек, придававших ей, по ее разумению, особенное благородство и изящество. Щеголихи с крашеными бровями и волосами очень нередки. В последнее время, по персидскому обычаю, местные дамы в некоторым аулах наводят багровые колера на старательно отрощенные ногти – точно концы пальцев в крови вымочены. Все эти легкомысленные Евы в будни одеты очень скверно; не говоря о бедных, и богатые щеголяют лохмотьями… Сверх того, они весьма грязны. Англичанин, измерявший степень цивилизации количеством потребляемого данною страною мыла, пришел бы в ужас от горских евреев.

– Махлас, Махлас! – послышалось изнутри сакли.

Красавица опять заговорила что-то на своем гортанном языке, обращаясь к дверям, и прошла мимо меня, потупив глаза. Потом оказалось, что Махлас было ее имя. Выкрикивала его очень безобразная старушонка с слезившимися глазами, вся сморщенная, точно всю ее выжимали и свертывали, как свертывают и выжимают только что вымытое белье. Старуха что-то очень долго говорила мне на том же непонятном языке, я сочувственно кивал ей головою, ничего не понимая. По тому, что она взмахивала рукою на двор и произносила имя Бениогу, я догадался, что хозяина дома нет… Наконец выкрикивания старухи мне надоели, тем более что с каждым словом она подходила все ближе и ближе, обдавая меня обильным запахом чеснока. Надо было положить предел ее красноречию, и я вдруг с апломбом разразился столь же продолжительною речью на русском языке. Вежливость за вежливость. Старуха столь же внимательно выслушала меня до конца и не менее сочувственно покачивала головою.

– Шашлык?.. Гох шашлык? – задал я ей вопрос в заключение моей речи.

Она быстро забормотала что-то и опять стала выкрикивать:

– Махлас, Махлас!

Фея показалась, но с выражением большого неудовольствия. Я все-таки понял, что дело идет о заказанном мною шашлыке, и было успокоился, как вдруг старуха налетела на девушку и давай орать ей прямо в лицо. Та тоже не осталась в долгу. Брань посыпалась обоюдная. И та и другая отчаянно размахивали руками, то налетая, то расходясь. Замечательно, что, бранясь, они почему-то выгибались телом во все стороны. Гвалт был страшный. Наконец старуха схватилась за мешок, в который была упрятана коса красавицы, и, вопя, как зарезанная, кинулась из сакли, увлекая за собой не менее крикливую фею. Через минуту девушка вошла вся разгоревшаяся, меча молниями точно округлившихся глаз и не умолкая ни на одну минуту.

Я решился не обращать внимания на ее крики и вынул записную книжку, чтобы внести туда несколько заметок.

Только я взял карандаш в руки, девушка разом смолкла и с выражением крайнего любопытства уставилась на меня. Я стал писать – подошла, наклонилась. Верно, и этого ей мало показалось, просунула голову между моей головой и книжкой. Положение было не из завидных. Розовое сквозное ухо дразнило меня, а тут еще от головы пахнет какими-то цветами, раздражающе пахнет. Стал я ей показывать рисунки – уселась рядом, глаза так и разгораются. Бинокль увидела – показывает на него; дал я ей – возилась, возилась, чуть не заплакала, допытываясь, чему он служит. Я ей показал – захлопала в ладоши и захохотала. Потом пенсне с носу стащила, себе надела, да видно, глаза заболели, как-то особенно уморительно заморгала и кинула прочь….