Кавказские евреи-горцы (сборник) - [24]

– Урус якши! – повторяла она, бесцеремонно роясь в моей дорожной сумке. Добралась до какой-то фотографической карточки… вдруг отбросила ее прочь, точно та обожгла ей пальцы. На лице страх, и такой искренний, что я засмеялся опять. Обиженно заболтала что-то по-своему, но рыться все-таки не прекратила.

Будь это в другом месте и при других условиях, я, право бы, заподозрил ее в желании сыграть со мною сценку из старой библейской комедии жены Пентефрия и Иосифа целомудренного. Щека ее так соблазнительно приблизилась к моим губам, глаза так задорно заглядывали в мои! Мне нужно было все самообладание, чтобы остаться спокойным и равнодушным. А тут еще чуть не на колени села ко мне, и красивая нога из-под шальвар видна.

Что это – наивность или «цивилизация»? Скорей первое, потому уж очень оно непринужденно и безыскусственно делалось. Ребенок сказывался в этом.

Потом действительно оказалось, что Махлас было только двенадцать лет. Как тут не стать в тупик, глядя на вполне развившийся стан и задорные алые губы! Двенадцать лет! Но у нее был уже свой жених и со дня на день ожидалась свадьба. Помолвлена она двух лет от рождения и с тех пор, по местному еврейскому обычаю, каждую субботу посылала своему жениху фрукты или лакомство. Жених ее отдаривал тем же. Несколько раз в год Махлас дарила ему арагчин – изящно расшитые золотом и блестками ермолки, за что тот посылал ей серебряные серьги или такие же пуговицы к бешмету, канаусу на платье и т. д. Все отношения их между собою только этим и ограничивались.

Яруса (невеста), встретив жениха или его родных, должна сейчас же присесть на корточки и закрыть лицо платком, а за неимением его – широким рукавом рубахи. Арас (жених) должен разыграть ту же комедию и, увидев невесту, застыдиться.

– Знаешь ли ты своего жениха? – спрашивал я потом Махлас через Магомед-оглы.

– А зачем мне его знать? Я не хочу «быть маслом в воде». Зачем знать своего араса, когда другие невесты тоже не знают своих? У нас обычай такой.

– Да как же вы жить-то будете?

– У него двести баранов есть! Каждый день плов ест, суп с курдючным салом. Жирный такой суп. Каждый праздник зурначи (музыкант на дудке) будет, дамрука (барабанщика) позовет… Танцуй хоть всю ночь… Хинкал у него и в будни бывает!

– Что это за хинкал?

– Вай… Вкусная вещь! Лучше сахару! Вай-вай, неужели ты не знаешь хинкал! У вас разве не умеют делать его? Да, впрочем, что же вы, русские, понимаете, если хинкалу не едите… Вай-вай, какие вы бедные… Куда же вам, впрочем, и кушать такие вещи!

И она с искренним сожалением качала головою, гладя меня по лицу, точно утешая в великом несчастий незнакомства с хинкалом.

В тот же день я узнал, что хинкал для смертельно голодного человека действительно недурное блюдо. Это род похлебки. В мясном бульоне варят четырехугольные клецки вместе с уксусом и чесноком. Истинные кулинары прибавляют курдючное сало, но это уже роскошь. Другие довольствуются взваром из чеснока и мяса.

– А ты кутум[1] любишь? – так же наивно обратилась она ко мне.

– А что?

– Вай-вай, вкусная вещь. Что лучше кутума? – И она задумалась. – Нет, шелковый бешмет с серебряными пуговками лучше! – совершенно неожиданно заключил свои признания этот двенадцатилетний ребенок-невеста.

Как я досадовал на свое неумение рисовать! Девочка сама просилась в картину. Каждое движение так грациозно и изящно, – тем более грациозно, что об этом не старались. Ленивые, чисто кошачьи потягивания, приемы, если можно так выразиться, округленные, и вдруг – целым каскадом сыплется детский хохот и из недавней полной неги женщины разом делается попрыгунья-стрекоза, не знающая удержу своим шалостям.

Глава 3 Еврей-охотник, еврей-абрек. Битва с леопардом

– Бениогу!

И Магомед приветливо поднялся навстречу пришедшему. Махлас точно чем-то смело. За секунду была здесь, и вдруг ее не стало. Будто провалилась, только в воздухе еще пахло цветами, украшавшими ее голову, и последние отзвучия серебристого смеха полуребенка-полуженщины дрожали в ушах.

Я поднялся в свою очередь и, признаюсь, был удивлен типом вошедшего хозяина духана.

Несомненно – еврей, но какие благородные черты, какое выражение силы и мужества в лице, какие спокойные, полные сознания собственного достоинства движения! Если хотите, он даже был красив, несмотря на крупные черты и седые волосы, – красив именно юношеской красотой. Ни одной морщины на лице, ни малейшей слабости во всем. Держится прямо, глаза сверкают весело, задорно…

Разумеется, особенному впечатлению содействовал и костюм Бениогу. Ловко сшитая черкеска из верблюжьего сукна плотно охватывала его стройную фигуру. Большой кинжал в сафьяновых ножнах у пояса, без малейших серебряных блях и украшений. За спиной – винтовка. На голове – папаха. Длинный шелк козлиной шерсти от нее двумя прядями обрамливал лицо.

Он с достоинством поклонился мне и, проговорив что-то, подал руку.

– Благословляет твой приход в его дом, – пояснил Магомед-оглы. – Призывает милость Аллаха на твою голову! Будь здесь хозяином… Шалом алейхем! Да исполнятся желания твоей души.

Это в духане-το! Представляю себе, как бы отдал все в мое распоряжение хозяин еврейской корчмы где-нибудь на проселках Могилевской губернии…