Каторжный завод - [5]

Подпоручик сразу же под ее мешковатым нарядом увидел столь взволновавшее его вчера сильное и гибкое тело, и кровь ударила в голову.

«Эх! Взять бы тебя в охапку и… целовать, целовать, целовать…»

Но вместо того сказал только с упреком;

— Опять барином зовешь…

— Не буду… Алексей Николаич… Ох, и устала я. Как только ноги несут. Сяду‑ка я па твое местечко.

Опустилась на примятую хвою, где только что он сидел, протянула ноги в мокрых разбухших ичигах, откинулась назад, опираясь локтем на горбатое корневище. А ружье прислонила к стволу рядом, с правой руки.

— В ногах правды нет, Алексей Николаич.

Подпоручик сел возле нее, бережно взял за руку. Настя, не глядя на него, убрала руку.

— «Ну, почему я молчу? — с отчаянием думал подпоручик. — Столько хотел сказать… и вот, слов нет… Я смешон в ее глазах, и это хуже всего…»

— Ну и зачем ты меня ждал, Алексей Николаич? — с еле заметной усмешкой спросила Настя.

— Настенька! Я…

— Погодн! Все знаю, что скажешь… Только ни к чему это. Скучно тебе… пошалить захотелось. А я, Алексей Николаич, гордая. Хоть и простая девка заводская. И чтобы не было промеж нас недомолвки, прямо скажу. Вчера меня силой не взяли бы… живая не далась бы… И ты лаской не возьмешь. Вот и весь сказ.

— Настенька! Да ведь я вчера…

— Что вчера? — перебивая его, уже со злостью в голосе крикнула Настя. — Станешь говорить: защитил, спас, облагодетельствовал! А сегодня за расчетом пришел! Что замолчал?

— За тебя стыдно стало… — Он приподнялся и посмотрел ей прямо в глаза. — Я тебя еще ничем не обидел. Ни словом, ни делом. Чего ж ты поторопилась?..

Она отвела взгляд в сторону и опустила голову.

— А коли так, Алексей Николаич, тогда… — она подняла на него глаза, и в них уже не было ни дерзости, ии гнева, — тогда и вовсе не след тебе приходить было.

— Настенька, ну послушан меня, дай мне хоть слово сказать…

Она остановила его, тронув за руку.

— Ни к чему, ни к чему, Алексей Николаич. Послушай лучше ты меня. Я ведь одна на свете, как перст одна. Сирота. Нп отца, ни матери. Много ли чести меня обидеть. А ведь ты добрый… Я пойду… Прощай, Алексей Николаич.

Она быстро встала, закинула ружье за плечи и пошла, не оглядываясь. Потом обернулась.

— Совсем забыла. Чирков‑то я тебе несла. Стряпуха Тирсгова тебе изжарит. Они молоденькие, вкусные.

— Настя! — с упреком воскликнул подпоручик.

— Обиделся? Эх, ты!.. Я за ними в болото, в такую студеную воду лазила. Возьми, чтобы знала, что зла на меня не держишь.

Березки давно уже сомкнулись за ушедшей Настей, а подпоручик все стоял и смотрел ей вслед. Потом горько усмехнулся, поднял лежащих под сосной чирков, отыскал дремавшего поодаль за кустами Перфильича и сказал ему;

— Держи, старик, добычу. Поднесли нам с тобой но чирку на брата.

— Выходит, без ружья охотиться способнее, — сказал Перфнльнч, многозначительно подмигивая, и уже про себя закончил: — А ты, ваше благородие, видать, парень на промах!

Каждый день подпоручик искал встречи с Настей. По безуспешно. Только раз встретилась она ему на улице, но и то, еще издали завидев его, тут же свернула с дороги и зашла в первый попавшийся дом.

Тогда, стыдясь самого себя, подпоручик велел денщику, придурковатому Ерошке, проследить за Настой–охотницей. Ерошка с рвением выполнял приказ и ежедневно докладывал подпоручику.

Сведения, сообщаемые им, были однообразны. В слободке ни с кем Настя не встречалась. Каждый день, рано утром, уходила в лес. Возвращалась поздно вечером. Если с добычей, то относила ее в дом управляющего на господскую кухню.

Но вот третьего дня Настя вернулась из лесу в полдень. И вскорости снова ушла в лес. И на другой день ходила в лес два раза. И сегодня ушла вот уже второй раз..

За всем этим крылась какая‑то тайна.

3

И еще была одна, притом немаловажная причина, чтобы не уезжать подпоручику из завода, не выполнив поручения его высокопревосходительства.

Послужной список подпоручика Дубравина был запятнан весьма нелестною записью, которая, подобно глухой стене, преграждала ему путь к продвижению по службе.

Не обладая характером стоическим, подпоручик не раз сетовал на себя, что, уступив благородному порыву души, ввязался не в свое дело. Поступок, сам по себе не столь уж значительный, повлек за собой весьма тяжелые последствия.

Не раз с прискорбием возвращался подпоручик мыслями к дождливой весне 186… года.

Чудесное было время! Только что отгремела музыка па выпускном балу горного института. На новеньких погонах сверкнула первая звездочка. Подпоручик закончил курс с отличием и был полон самых радужных надежд.

И вдруг…

Все началось с этого нелепого пари.

Кутили у знакомой актрисы. Кому‑то не хватило дамы. Дубравин сказал в шутку, что пойдет в пансион мадам Дюраль (там жили ученицы балетной студии) и пригласит одну из воспитанниц. Его поймали на слове. Состоялось пари.

Уже стоя на тротуаре и кутаясь в плащ под проливным дождем, он понял всю бесперспективность своей затеи. Но отступать было поздно. И подпоручик, уповая лишь на счастливый случай, двинулся вперед с отвагой и беспечностью истинного искателя приключений.

По–впднмому, и случай также искал его.

Не прошел он и двух кварталов, как из темной арки проходного двора выбежала девушка. Обгоняя, она едва не столкнулась с ним. Впереди на углу горел фонарь, и в тусклом его свете подпоручику виден был высокий и тонкий ее силуэт. Пробежав несколько шагов, девушка остановилась, вгляделась в спешившего за ней Дубравина и схватила его за руку.