Католическая церковь и русское православие. Два века противостояния и диалога. - [53]
Затем Хомяков обвиняет «римлян» и протестантов в том, что они утратили понимание возвышенного значения молитвы и глубокого мистического смысла таинств. Он отвергает и догмат о Непорочном Зачатии от 8 декабря 1854 года и ставит в вину «романизму», — который, по его мнению, затрагивает внешние проявления Церкви, — то, что церковь оказывается слишком замешана в политике, в светских вопросах, «в народных движениях, распрях или союзах с кабинетами»; от нее не исходит «ни одного слова, ни одного действия, на котором бы лежала печать жизни духовной, жизни церковной» (с. 161).
Тем не менее, несмотря на все расхождения (выявленные, в частности, в ответе восточных патриархов на Litterae ad Orientates, прозвучавшем «из глубины темницы, в которой исламизм держит христиан Востока» (с. 162)), несмотря на кровь, пролитую на Востоке, и всю ненависть, зародившуюся в ходе войны, Хомяков еще более настойчиво, чем обычно, призывает вернуться к первоначальному христианству, сохраненному Восточной церковью. Неизменным остается призыв Церкви Христовой: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы Отца и Сына и Святаго Духа» (с. 168).
Таким образом, заключительные выводы Хомякова выдержаны в экуменическом духе, в возвышенном стиле, отличающемся от того, в каком пишет Парижский архиепископ. Однако очевидно, что Хомяков не говорит, каким образом, в целях единства церкви, можно разрешить фундаментальную проблему, заключавшуюся в подчинении или, по крайней мере, в тесной связи Русской православной и других восточных церквей с государством. Это-то и есть истинный «мирской дух», в котором Хомяков упрекает Римскую церковь, которая, веками противопоставляя себя государству в его разных формах и воплощениях, смогла сохранить собственную сущностную свободу и заодно — свободу личности.
Восточный кризис 1853-1856 годов еще до того, как стать политическим и дипломатическим, спровоцировал столкновение непримиримых позиций как с католической, так и с православной стороны, из которого, в конце концов, произросла идеологическая полемика Востока и Запада. А пострадало от этого религиозное, христианское единство. И все-таки, несмотря на всю напряженность этих лет, кое-что удалось сохранить, и поэтому визит в Рим архимандрита Порфирия (Успенского) и его встреча с Пием IX, состоявшиеся в июле 1854 года, приобретают символическое значение.
Типичный представитель образованного монашества, Успенский (1804-1885) был отнюдь не ординарной личностью. Побывав настоятелем церкви при Императорской Российской миссии в Вене (откуда, как мы уже видели, он в июне 1842 года отправился в весьма обеспокоившее Томмазео путешествие по Далмации), с ноября 1842 года по май 1854 года (с незначительными перерывами) он руководил Русской духовной миссией в Иерусалиме. Официально он считался паломником, или «поклонником», посланным Святейшим синодом, однако в действительности ему было поручено вести переписку с русским поверенным в Константинополе В. П. Титовым, отправляя донесения с дипломатической почтой русского консула в Иерусалиме. И вот этот «паломник, переполненный тайнами», — как говорит о нем И. Смолич, — оказался в одном из главных центров интриг и столкновений политико-дипломатических, а не только религиозных интересов.
Весной 1854 года архимандрит Порфирий был отозван в Петербург; по пути домой, в июне, он останавливался в Венеции, главном центре византийской традиции в Италии. В Книге бытия моего он посвящает много страниц описанию тамошней греко-православной общины, ее издательской и художественной деятельности, а также православным клирикам, имевшим связи с Венецианской республикой.
В Риме присутствие Успенского, который в православном монашеском облачении посещал храмы, катакомбы и древние руины, не могло не остаться незамеченным. Пий IX пожелал познакомиться с православным «прелатом» и принял его в Ватикане 12 июля 1854 года. Русский монах ожидал аудиенции в большом волнении: «Колени мои трясутся, ноги дрожат, — вспоминал позже Успенский, — я весь в волнении, ощущаю нечто неизвестное, таинственное, загадочное...» Тем не менее приветливое обращение понтифика быстро помогло ему прийти в себя. Очень скоро, словно стремясь разрядить витавшее в воздухе недоверие между католиками и православными, папа заявил: «Единственное мое счастье заключается в объединении церквей в Иисусе Христе». В ответ Успенский немедленно вспомнил слова из православной литургии: «О мире всего мира, благостоянии святых Божиих Церквей и соединении всех — Господу помолимся».
Это по сути своей унионистское настроение не смогла рассеять даже беседа на политические темы с государственным секретарем кардиналом Антонелли: ему Успенский весьма уместно напомнил о том, что «три христианских государства помогают Турции притеснять православных христиан», вновь утвердив как миссию России освобождение «всего Востока от оттоманского ига».
Глава 3. Лавина объединительных проектов (1855—1870)
«Здесь один день позволяет мне успеть сделать больше и дает мне больше средств к действию, чем шесть месяцев в Париже: с утра и до ночи я погружен в вопросы восточных обрядов, объединения церквей и проч. и проч. С одной стороны — архивы [Общества] Иисуса, с другой — немецкие брошюры, мемуары, записки и — прежде всего — люди. Почти каждый день я вижусь с Пиципиосом, или с Терлецким, или с Палмером, или с кем-нибудь еще, кто говорит со мной об этом. Этот вопрос занимает всех. В Германии обсуждают объединение церквей, а здесь на повестке дня вопрос обрядов, тут на папу обрушилась целая лавина проектов, и он уже начинает уставать, но он обязательно подготовит что-нибудь, а во всей Европе нет лучше места, чтобы готовиться, работать над решением, чем Рим»
Составляем ли мы вместе с ними одну Церковь? Мы православные и католики? Неужели Православие и Католицизм суть два легких одного тела Церкви Христовой? Следовательно, Христос дышит всеересью папы? Разве отчужденная Западная Церковь, Католичество, не осуждена Церковью, не предана диахронически анафеме? Тогда, можем ли мы беспрепятственно общаться с ними совместными молитвами и единой службой? На эти и многие другие вопросы пытаются ответить авторы настоящей книги.
В статье рассматривается трактовка образа Девы Марии в ряде стран Латинской Америки в контексте его синкретизации с индейской и африканской религиозной традицией. Делается вывод о нетрадиционном прочтении образа Богоматери в Латинской Америке, специфическом его понимании, связанным с поликультурной спецификой региона. В результате в Латинской Америке формируется «народная» версия католицизма, трансформирующая постепенно христианскую традицию и создающая новую религиозную реальность.
Книга содержит авторское изложение основ католической веры и опирается на современное издание «Катехизиса Католической Церкви».
О том, что христианская истина симфонична, следует говорить во всеуслышание, доносить до сердца каждого — сегодня это, быть может, более необходимо, чем когда-либо. Но симфония — это отнюдь не сладостная и бесконфликтная гармония. Великая музыка всегда драматична, в ней постоянно нарастает, концентрируется напряжение — и разрешается на все более высоком уровне. Однако диссонанс — это не то же, что какофония. Но это и не единственный способ создать и поддержать симфоническое напряжение…В первой части этой книги мы — в свободной форме обзора — наметим различные аспекты теологического плюрализма, постоянно имея в виду его средоточие и источник — христианское откровение. Во второй части на некоторых примерах будет показано, как из единства постоянно изливается многообразие, которое имеет оправдание в этом единстве и всегда снова может быть в нем интегрировано.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Предлагаем вам сборник трудов замечательного русского публициста и богослова Μ. А. Новоселова (1864–1928гг), посвященный проблемам различного понимания нашего спасения и искупления Господом Иисусом Христом, существующего в Православной Церкви, у католиков и у протестантов Опираясь на Предание и догматы Православной Церкви, Μ. А. Новоселов объясняет суть этих разногласий, раскрывает роковое заблуждение Западных Церквей в вопросах догматики Автор не обходит вниманием и ключевые аспекты Восточного и Западного христианского мистицизма, оказавшие огромное влияние на различное понимание святости и спасения в Православии, Католичестве и ПротестантствеКнига составлена из отдельных выпусков «Религиозно-философской библиотеки», вышедшей в 39 выпусках и издаваемой Μ.
В сборник вошли восемь рассказов современных китайских писателей и восемь — российских. Тема жизни после смерти раскрывается авторами в первую очередь не как переход в мир иной или рассуждения о бессмертии, а как «развернутая метафора обыденной жизни, когда тот или иной роковой поступок или бездействие приводит к смерти — духовной ли, душевной, но частичной смерти. И чем пристальней вглядываешься в мир, который открывают разные по мировоззрению, стилистике, эстетическим пристрастиям произведения, тем больше проступает очевидность переклички, сопряжения двух таких различных культур» (Ирина Барметова)
«Хуберт Зайпель имеет лучший доступ к Путину, чем любой другой западный журналист» («Spiegel»). В этом одно из принципиально важных достоинств книги – она написана на основе многочисленных личных встреч, бесед, совместных поездок Владимира Путина и немецкого тележурналиста. Свою главную задачу Зайпель видел не в том, чтобы создать ещё один «авторский» портрет российского президента, а в том, чтобы максимально точно и полно донести до немецкого читателя подлинные взгляды Владимира Путина и мотивы его решений.
Книга посвящена истории русского неоязычества от его зарождения до современности. Анализируются его корни, связанные с нарастанием социальной и межэтнической напряженности в СССР в 1970-1980-е гг.; обсуждается реакция на это радикальных русских националистов, нашедшая выражение в научной фантастике; прослеживаются особенности неоязыческих подходов в политической и религиозной сферах; дается характеристика неоязыческой идеологии и показываются ее проявления в политике, религии и искусстве. Рассматриваются портреты лидеров неоязычества и анализируется их путь к нему.
В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920–1990) обратился к прозе. Работа над заветной книгой продолжалась до смерти поэта. В «Памятных записках» воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Среди героев книги «последние гении» (Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова), старшие современники Самойлова (Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов), его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган) и выбравшие разные дороги во второй половине века (Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов)