Католическая церковь и русское православие. Два века противостояния и диалога. - [54]

.

Такими словами иезуит Иван Гагарин в письме от 14 апреля 1855 года вдохновенно описывал впечатления от Рима своему парижскому собрату Ивану Мартынову. Это исключительно важное свидетельство не только касается конкретных событий тех дней, но и характеризует целую эпоху, а именно понтификат Пия IX.

Признания Гагарина кратко и точно передают ту атмосферу, которая установилась на Западе, и, в частности в Риме, при обсуждении проблемы воссоединения церквей. Благодаря общению более или менее ответственных людей, благодаря дискуссиям, развернутым, в том числе и в публицистике, благодаря (иногда весьма жаркой) полемике в обществе воцарилась атмосфера «ожидания». Казалось, все уже почти возможно и уже почти рукой подать до исполнения мечты — восстановления единства церкви, и подобные взгляды были распространены среди самых разных людей. Их придерживались и церковные иерархи, и члены монашеских орденов, и интеллектуалы, не чуждые богословской и религиозной образованности, и простые верующие, жизнь которых зачастую была весьма мучительной, и даже возмутители спокойствия и авантюристы. Немало среди них было и эмигрантов, которые из личных соображений предпочли изгнание или подвергались политическим преследованиям в силу национальной, религиозной и общественной дискриминации. «Изгнанник в первую очередь одинок», — писал Ламенне. Пожалуй, только «религиозные эмигранты» (которых не всегда можно отделить от других, потому что их всех объединяло стремление к свободе) смогли избежать этой горькой участи: покинув православный Восток, эти люди обретали, в конце концов, смысл жизни в Римской церкви, находя этому разумные основания, хотя, конечно, некоторые не выдерживали груза внутренних, духовных мучений и возвращались к православию.

Речь идет о глубоко и убежденно верующих людях, которые к тому же были хорошо образованными и участвовали в политике. Культурные и религиозные деятели, прибывшие на Запад из «Святой Руси», с Балкан или из набиравшего силу греческого мира, рассматривали единство церкви как высочайшую цель, достойную того, чтобы посвятить ей все свои усилия. Их идеи не отличались большой ясностью, они не обладали глубокими и адекватными познаниями в области вероучения, а их богословская культура была столь недостаточна, что они считали препятствия на пути к единству легко преодолимыми. К тому же в них были сильны предрассудки — тяжелое наследие далекого прошлого. Они шли против течения и понимали это, но никакая жертва не казалась им бесполезной или тщетной. Рассматривая их бурную жизнь, полную опасностей, непонимания и нужды, а иногда отмеченную и сменой взглядов, нельзя не вспомнить о том, что Карл Барт определил как «пророческий опыт», то есть опыт, имеющий значение для будущего.

Светские и церковные деятели, настойчиво одолевавшие Рим той «лавиной проектов», о которой говорит Гагарин, были самыми разными людьми, а сам он занимал среди них важнейшее место. Чтобы лучше понять эти многочисленные инициативы, проекты и мнения, осознать всю масштабность этого феномена, разделим их на несколько групп. Они не во всем противоречат друг другу, но совпадают и пересекаются, так как их авторы общались, объединенные общим религиозным стремлением примирить католиков и православных. Важно также и то, что в этом многоголосье слышны и голоса православных, особенно русских, игравших важную роль в диалектическом процессе (хотя зачастую в полемическом ключе), целью которого, по крайней мере подсознательно, они считали достижение некоего высшего единства.

Мы не будем a priori устанавливать иерархию ценностей, на которую следовало бы ориентироваться при анализе чьей бы то ни было деятельности. Тем не менее обращают на себя особое внимание немалочисленные русские, перешедшие в католичество: трое так называемых «версальских иезуитов» (Иван Гагарин, Иван Мартынов, Евгений Балабин); варнавит Григорий Шувалов, плодотворно сотрудничавший со своим итальянским собратом Чезаре Тондини де Кваренги; В. С. Печерин и Ст. Джунковский, принимавшие активное участие в общественном «народническом» движении и многое повидавшие. Сюда же следует отнести и таких образованных людей, как графиня Свечина, князья Волконский и Голицын, и других. Как представителей пограничья — этнонационального, культурного и религиозного — следует рассматривать людей с такими разными судьбами: далматинца Никколо (Николу) Томмазео, украинца Ипполита Терлецкого и грека Яковоса Пиципиоса. Наконец, сюда примыкают англичанин Уильям Палмер и немец Август фон Гакстгаузен, которые именно в России, еще до того как начать открыто выражать объединительные устремления, прониклись идеями религиозного сближения.

Присутствие на Западе русских эмигрантов, перешедших из православия в католичество (а иногда и вернувшихся обратно), без всякого сомнения относится к числу наиболее значимых религиозных, культурных, а отчасти и политических феноменов XIX и XX веков в Европе. Эти люди, обычно принадлежавшие к высшим слоям общества, прожившие бурную жизнь, знавшие и славу, и нищету, а также обладавшие широким культурным кругозором, искренней, глубокой религиозностью, а зачастую и горячим стремлением послужить униженным и обездоленным, в конце концов обратились к поиску идеальной христианской церкви, свободной от всяких исторических разделений.