Катькина дача, или Есть ли на свете лишний человек - [4]

 -- Как же я побегу? А Катька-то?

 -- Да мы с ней уж поладили. Ты беги, а мы обедать да мыться будем.

 -- Дедушка, родненький, золотой, спасибо! -- визгнул мальчишка и пропал в кустах.

 Архип, не отнимая у Катьки часов, достал из ямки крынку с молоком, налил немножко в стаканчик, который всегда носил с собою, чтобы запивать кашель, и поднес к губам девочки. Катька отпила, осталась довольна, закряхтела, глянула в единственный глаз Архипа и засмеялась. И у него самого засветилось лицо такой лаской, какой ещё никогда не бывало в его одиноком сердце.

 -- Вишь, грязная какая, да чумазая! Зато к ней и мухи липнут! -- проворчал он, развернул тряпицу, в которую был завёрнут хлеб, сполоснул её в реке и стал осторожно тереть ею закорузлую Катькину рожицу. Катька морщилась, вертелась, но не пищала, однако, когда он вымыл её дочиста, забава эта ей надоела, и она принялась кричать. Архип взял её на руки, стал качать, заставлял часы блестеть на солнце, подносил их ей к уху, что-то говорил, что-то напевал, встряхивал ветвями, отчего они шуршали, и очень занятно было ему смотреть, как Катька затихла, а потом стала даже смеяться. С ней смеялся и он. Катька была сыта, вымыта и устала смотреть на Архипово усердие. Она тихо положила свою головёнку ему на плечо и, слушая, как он не то бормотал, не то пел что-то, тихо заснула. Положить её было не на что, и Архип покорно носил её взад и вперёд.

 -- Ребята, гляди, какая важнецкая штука! -- звонко неслось по берегу.

 -- Покажь! Кто те дал? -- загалдела вся ребячья стая, и кто выскочил из воды и так, нагишом, силился рассмотреть "штуку", кто бросил игры, и все обступили мальчугана с самострелом.

 -- А кривой дед, что у Матрёны-бобылки живёт. Сделал, и мне дал. Сторонись! Стрелять буду!.. Р-р-раз!

 -- Важно! Ай да Сенька! А разве ты кривого деда не боишься?

 -- А что его бояться? Он сам играет, как маленький, и смеётся. Он добрый! Я попросил, он сейчас и дал! И меня сюда к вам отпустил, а сам Катьку за меня нянчает.

 -- Врё-шь!?

 -- Ей-Богу!

 -- Пойдём, ребята, смотреть, как дед кривой Катьку нянчит. Может, он и нам самострел сделает! В солдаты играть будем! Важно!

 Ребятишки бегом посыпали к Архипу и застали его с Катькой на руках. Она спала, а он всё шагал и всё что-то мурлыкал. Сеня подошел к нему уже совсем смело.

 -- Она спит? Это хорошо, дедушка! Только на что ты её носишь? Потом её в люльку не уложишь. А вот ребята пришли, хотят тебя просить самострелов им наделать.

 -- Дедушка, миленький, сделай! -- затянули ребячьи голоса. -- Мы в солдаты играть будем!

 -- И сделать можно, и солдатскому ученью научить вас можно, детушки, да руки-то у меня, вишь, заняты. Девицу-то мою положить некуда... А, впрочем, держи-ка её, Сеня.

 Архип бережно передал девочку брату, снял с себя пиджак, разостлал его по земле, положил на него Катьку, прикрыл её жилеткой, и сказал ребятам:

 -- Сразу столько самострелов, сколько вас здесь, не сделаешь, братцы, так будем мы друг другу помогать. Пусть каждый делает что может. Все готовые самострелы станем складывать вместе, а потом все вдруг и раздедим, чтобы никому обидно не было. Верно?

 -- Верно! Справедливо, дедушка! Да мы не все здесь. Вот Вани Савенкова нет, Дуньки рыжей, Наташи Сизовой... У Вани и Наташи двойни на руках, им с двумя ребятами из дому не выбраться, а у Дуньки брат очень тяжёлый и она окривела...

 -- А ты, дедушка, возьмёшь к себе мою Катьку, когда мы в солдаты играть будем? -- спросил Сеня.

 -- Возьму, возьму, паренёк, хоть на целый день. Она у тебя такая занятная. Только ты, гляди, с утра ей поесть сюда принеси, да какую-нибудь подстилочку.

 -- Хорошо, дедушка, всего принесу, спасибо тебе! А что же нам теперь делать?

 -- Делись надвое. У кого есть нож, ступай тростник резать, у кого ножей нет, лети в деревню и подбери кто дощечку, кто поленце на ложа. Только, чур, ребята, дельного не трогать, а бери только бросовое. Если про кого узнаем, что дельную вещь взял -- не бывать тому в нашей казатчине.

 -- Цело будет, дедушка! -- закричали ребятишки, и голосистая стая их мигом рассыпалась.

 Не стар ещё годами был Архип, но дети звали его дедушкой, потому что состарили его болезнь и горе. Но в этот день ему было весело, и во всём теле силы словно прибавилось. Когда он остался с Катькой один, то заметил, что она раза два беспокойно подёргала ножками. Он развернул её и увидел, что по ней ползали две букашки. "Не годится ребёнку по земле, как поросёнку, валяться!" -- заворчал Архип, пошёл в лес, нарезал прутьев и принялся плести из них и из остатков тростника для Катьки люльку, а когда Катька проснулась, то сама, и уж без всякого страха, протянула к одноглазому деду ручонки. Он взял её, приласкал, опять напоил молоком и посадил играть на землю, а сам, тихо поговаривая с нею, опять принялся за люльку. К вечеру ребятишки натаскали целые вороха тростника и всякого щепья.

 Сладко засыпал в этот день одинокий, рябой, одноглазый и больной человек: теперь он был не один и знал, что ему делать, теперь он был нужен! От этой же радости на заре его словно кто в бок толкнул. Он сейчас же оделся, помолился, захватил молока да хлеба и спешно пошёл на своё любимое место. Сидит, старается поскорее доплести люльку, а сам всё ухмыляется. Так и видится ему глупая пучеглазенькая и замаранная рожица Катьки, так и чувствуется на плече её беленькая маленькая головёнка!.. Когда собрались ребятишки и пришёл Сеня с сестрой, люлька уже плавно качалась в холодке, вися на крепком суку.