Катькина дача, или Есть ли на свете лишний человек - [11]

 -- Верно, свет мой, верно! Только ты это про что же?

 -- А вот про что, батюшка: разве в первый раз в этой стороне зараза пришла?

 -- Какое в первый, свет мой! Я уж на своем веку сколько таких бедствий в здешней местности видел.

 -- Ну, вот! А как приготовились мы беду эту встретить? За что стольких ребятишек похоронили? Приезжали и доктора, говорят: "Отделите больных от здоровых!" А как тут?.. Эх, кабы была Катькина дача настоящим, крепким домом, хоть половину ребятишек спас бы!

 -- Да! -- вздохнул батюшка и задумался о тех двух своих мальчиках, которых схоронил недавно.

 -- Так вот я к тебе, батюшка, за этим и пришёл. Непременно надо нам для ребятишек дом построить!

 -- Свет мой, да ведь беден ты, беден и я.

 -- Я не про нас с тобой и говорю, батюшка, а уговори ты мир. Мир всё может.

 -- Слов нет, мир -- великая сила, но подумай: своего лесу у него нет, покупать его дорого. Так что если бы каждый привёз даже хоть по два бревна, так и это им не под силу, а потом плотники, печники...

 -- Да мне лесу, коли и нужно, то самая малость, это мир не разорит, а главнее всего для меня солома. Вот видишь, батюшка, когда я ещё в Питере был, то всегда читал в портерной газеты, и одно время много писали там про глинобитные несгораемые постройки. И вот когда пришла на нас беда, и задумал я, что для ребят нам дом нужен, всё это мне и вспомнилось. Пошел я в город, рылся, рылся в книжной лавке и достал-таки вот эту книжечку. Прочитай её, батюшка, сам увидишь, какой большой дом можно из пустяков устроить, а когда увидишь, помоги мне. Скажи проповедь, уговори мир ради детей их собственных; навозим теперь же камня на фундамент да лесу, сколько потребуется... Мужики тебя любят и слушаются, а особенно теперь, да ещё если ты заговоришь об этом в церкви... Мы с ребятишками потом миру отслужим.

 -- Давай свою книжку, свет мой, давай! И коли дельное в ней написано, я первый твой помощник. Не откажу твоему делу и в слове своем, и в труде, и в лепте посильной.

 Архип бережно вынул из-за пазухи "Наставление", подал книгу батюшке и ушёл от него совершенно счастливый. Дома он стал ещё усерднее мастерить большие оконные рамы, двери, столы и скамейки.

 Дня через три зашёл к нему батюшка. На добром и умном лице его играла весёлая усмешка.

 -- Ты это что же? Всё думаешь?

 -- Не думаю, батюшка, а верую в Бога, да надеюсь на тебя и на добрую волю мирскую.

 -- И веруй, ибо вера горами качает! А книжку твою я читал. Книжка хорошая. Проповедь я скажу и, даст Бог, доберусь до сердца крестьянского. Ну, а чтобы тебя на сегодня совсем порадовать, скажу тебе, что рамы ты сделал славные, хошь себе и не по нашему месту.

 -- Да и правда, что сделаны они не по-здешнему. Нынче в Питере все такие делают; чтобы летом зимних рам не выставлять, так и зимние отворяются.

 -- Благоразумно! И вот тебе первая моя лепта: недели через две поеду я в губернию к преосвященному и, коли дело моё у него сладится, привезу тебе стёкол на все твои летние рамы.

 Архип схватил руку священника и горячо поцеловал её, а батюшка широким крестом благословил его седую курчавую голову.

 В воскресенье Архип пришёл в церковь одним из первых. Всю обедню он чуть не со слезами молился Богу и трепетно ждал проповеди. И не пожалел же батюшка труда! Народ вышел из церкви, словно окрылённый духом, и тут же, не собирая сходки и не делая раскладки, порешили, что каждый привезет ради своих ребят сколько сможет соломы и пожертвует на лес. Архип ходил словно в чаду от счастья.

 И сдержали православные своё доброе слово. Не прошло и двух недель, как на всё ещё завеянной снегом Катькиной даче лежали уже ворохи золотистой соломы, а возле неё груды крупного камня, который хоть и с трудом, а всё-таки удалось добыть из-под снега.

 "Мир -- великое дело!" -- радостно думал Архип.

 Вскоре он занял у батюшки денег, съездил в город и вернулся оттуда с ворохами толстых пеньковых ниток и ещё разных инструментов, задвижек, скобок и петель.

 В феврале завернули такие морозы, что дух захватывало, и брёвна в домах лопались. Зараза приутихла. Батюшка первый показал людям, как выселить её из своих домов окончательно. Он перебрался с семьёй к бездетному пономарю, а в своём доме выставил и открыл все окна, одежду, постели и даже книги вытащил и разложил по двору и так оставил на четверо суток. Глядя на него, то же делали и мужики. После этого больных в деревне не было. Народ успокоился и уже без опаски ходил из дома в дом.

 Живо сметили это шустрые, оставшиеся в живых ребятишки и стали забегать к своему одноглазому атаману. После несчастья, которое грозило каждому из них, бобылка стала к ним жалостливее и не гнала их вон. Архип читал и рассказывал им, но часто вспоминали они и подолгу разговаривали об умерших товарищах.

 -- Да, вот как только сойдёт снег, пойдём к ним на могилки, -- сказал Архип. -- Нужно будет там всё прибрать да обделать... Я просил батюшку привезти мне из губернии семян. Дорожек к могилам наделаем, дёрном обложим, цветов насадим. Пусть видят душеньки их, что мы их здесь помним и любим. Нет хуже, ребятушки, как обидеть ребёнка бессильного, или человека умершего. Они ведь заступиться за себя не могут. А если живому обидно, что его не берегут, то ведь и мёртвому тоже.