Катькина дача, или Есть ли на свете лишний человек - [10]

 Архип приладил себе у окна верстак, который привёз с инструментом из города, и учился делать окна, двери, столы да лавки, думая о своей милой Катькиной даче. Иногда к нему собирались ребятишки, и он читал им, но бобылка этого не любила: натащат на ногах грязи, нашумят, насорят... -- так что летней дружбы и веселья с осени за теснотой и в помине не было. Архип, хоть и был занят делом, тосковал и ждал-не-дождался лета.

 Вдруг пал слух, что в Василькове и в других соседних деревнях напала на ребятишек какая-то зараза, и что мрут они, как мухи осенью. Так и захолонуло сердце при этой вести у Архипа! Неужто придется хоронить лучших друзей своих? Неужто замолкнут навсегда эти весёлые голоса, померкнут блестящие, смышленые глазки? Он стал ходить из избы в избу и уговаривать хозяев беречь детей, не ходить в заражённые деревни, не пускать к себе людей оттуда. Но деревенский люд был на эти дела ещё тёмен. Архипа слушали, потому что любили его, но того, что он говорил, не делали, и появилась зараза и в их деревне... Архип и Дуня порешили не ходить к бобылке, чтобы не заразить Анюту, и жить только в тех домах, где есть больные, да так и делали. Приезжал из города доктор, научил, как лечить, и говорил, что необходимо отделять больных от здоровых. Но как это сделать в деревне? У каждого изба в обрез на свою семью, двор в обрез на свою скотину, значит, уступить никто и никому ничего не может. Бросились было к той избе, которая осталась после отравившейся грибами семьи, но там печи уже развалились, стёкол не было, рамы подгнили... Как туда поселить больных и здоровых? На починку такой развалины и трёх недель не хватит, а ребята до тех пор всё равно перемрут!.. Так и махнули рукой с горя.

 Не стало весёлого Сени, не стало красавицы Маши, не стало целых пятнадцати человек больших и малых друзей-казаков Архипа, и из золотой роты не стало шестерых! Чуть не в каждой избе были похороны и слёзы. Архип и Дуняша сбивались с ног, исполняя приказания доктора, и все-таки отходить удалось им только четырёх. Утешало их лишь одно, что они знали через соседей, у которых не было детей, что Анюта у бобылки жива и здорова. Наконец, не выдержала непосильных трудов и Дуняша, заразилась сама, слегла и уж больше не вставала. Ее оставили лежать в том доме, откуда только что увезли на кладбище ребёнка, за которым она ходила.

 Перед смертью она позвала Архипа.

 -- Прощай, -- говорит, -- дедушка. Спасибо тебе. Теперь покаюсь тебе, что ты меня тогда от смертоубийства спас. Идя к тебе, я так и порешила: не примешь ты Анюту -- я вместе с ней в озеро брошусь. Теперь я умираю и жалею только о том, что мало пришлось мне и Богу, и людям за свой грех отслужить, но умираю с радостью, надо-быть, простил меня Господь!.. За отцом с матерью не посылай -- далеко, не застать уж им меня... больно круто меня прихватило... Но скажи им, пусть приедут на мои похороны мне свое прощение с горсточкой земли бросить... я за них до сих пор всё Бога молила, да и ещё молить буду... А Анюту не покинь, дедушка!.. Сиротинка она, до греха не допусти... А когда вырастет, расскажи ей, какая мать у ней была... как страдала... пусть моей участи боится... Ох, хотелось бы мне перекрестить да приласкать её в последний раз... Ну, да нельзя... заразится она здесь... Прощай, дедушка... прости, коли чем тебе досадила, и спасибо, спасибо тебе...

 После похорон Дуняши Архип дня три ходил, как помешанный, потом ушёл в город и пропадал там недели две. Вернулся он уже в другой одёже, с котомочкой каких-то книжек и прямо прошел к бобылке. Анюта узнала его и обрадовалась. Он взял её на руки, и в единственном глазу его заискрилась слеза.

 -- Ну, -- говорит, -- сиротиночка, дочка моя, Богом данная, надо нам с тобой жизнь свою теперь вдвоём улаживать, да и о других подумывать. Плохи дела-то кругом!

 На другой день он пошёл к батюшке. Тот был тоже в горе. Должно быть, сам он занёс с похорон к себе заразу, и у него умерло двое детей. Архипа он любил и встретил его приветливо.

 -- Я к вам по делу, батюшка. Не оставьте советом и помощью.

 -- Говори, сын мой. С тобой беседовать я всегда рад, ибо слово, тебе сказанное, падает на добрую почву. Садись, гостем будешь.

 Они сели в маленькой комнатке батюшки. Работница принесла самовар. Заплаканная жена священника принялась хозяйничать.

 -- Столько мы за эту зиму горя приняли, что, кажется, повторись оно, так больше бы и не выдержать! -- молвил Архип.

 -- Да, тяжко, тяжко, свет мой! -- вздохнул батюшка. -- Все мы, отцы, возлагали на детей надежды свои земные, но вот их не стало, а переносить своё горе мы должны всё-таки с покорностью.

 -- Да как же бы нам на Бога и роптать, коли сами мы в своей беде и виноваты? Бог дал нам разум, велел не зарывать талантов в землю, а мы что с этим талантом делаем? Ничего! Живём, как твари неразумные, как жили деды и прадеды, так и мы! Так ведь этак-то и звери в лесу живут. А разум нам дан на то, что коли уж стряслась беда, так ты горевать горюй, а всё-таки поразмысли, отчего она пришла и как её в другой раз не допустить. До чего дошёл человек разумом да добился трудом, то всё во славу Божию делается! Верно это я говорю, батюшка?