Катькина дача, или Есть ли на свете лишний человек - [13]

 На другой день Архип заново отбелил свои милые стены, ввинтил три крючка в потолочные жерди в рабочей, да один в спальной, а когда вечером собралась молодёжь, парни помогли ему заправить и повесить лампы. Радости и оханьям конца не было.

 -- Точно у господ! -- говорили девушки. -- Точно в городе в лавке, либо в трактире! -- хвалили мужики.

 -- Так что ж, вам нравится? -- спросил Архип, ухмыляясь.

 -- На что лучше, дедушка!

 -- Ну, так я вам, ребятушки, вот что скажу: керосин денег стоит. Этот бочонок мои казаки вам взаймы дают -- ведь вы его больше их жжёте, а потом вы должны нам его отработать, да и на остальное время промыслить. Промыслов по нашему месту нет, я знаю, а потому и привез вам такие книжки, чтобы эти промыслы завести. Вот вам на первый раз. Хотите вы научиться такие штуки делать?

 И он раскрыл и положил на стол четыре книжечки: "Плетение дерева и соломы", издание народного журнала "Мирской Вестник".

 -- Гляди, ребята: столы, стулья, люльки, клетки! -- переговаривалась нахлынувшая к столу молодёжь. -- Важно! Да только, из чего же и как её, дедушка, делать?.. А красиво-то как!.. Научи, дедушка!..

 -- Как делать?.. Да я ещё и сам не знаю. Не делывал -- затем и книжку привёз. Сперва прочитаем, а там и своя смекалка должна помогать!.. Тут сказано, что столы и стулья из ивья делаются, так ивья этого у моих казаков много на чердаке насушено. Им на люльки и корзинки всего тростника не истратить -- это они вам тоже взаймы дают, весной отдать должны. Ну, а насчёт керосину так установим: каждый, как хорошо выучится, должен сделать две хороших штуки за керосин и ещё две таких же на керосин для будущего года. Потом уж каждый станет работать на себя и всё готовое отдавать мне, я стану записывать, что от кого принял. Весь товар станем складывать на чердак -- там сухо и тепло. Весной я свезу всё в город и продам. Деньги за нынешний керосин и за будущий год я оставлю у себя, а остальные раздам вам каждому по его заработку. Согласны?

 -- Даже очень рады, дедушка! У нас, у парней, вечера-то совсем задаром пропадали, а так-то оно и веселее, и всё ж-таки что ни на есть -- заработаешь!

 -- Ну, так садись и давайте читать...

 С этого времени молодёжь ещё больше полюбила Катькину дачу. Днём в ней играли и работали казаки, вечером собирались взрослые. Один старался перещеголять другого в работе и в шутках, и время шло весело. На Рождестве приехали из губернии сыновья отца Иоанна, они учили петь, читали вслух, затевали разные игры и забавы, но зато соседний кабатчик ненавидел Архипа всё больше и больше и дал себе зарок рано или поздно насолить ему.

 -- Что вас нынче совсем не видно? Али своего помещика одноглазого боитесь? -- дразнил он деревенских, встречая их на погосте. -- Он у вас барин! Вон вы и дом ему, как дворец, словно крепостные какие, выстроили. А он-то над вами ломается!.. Вон даже веселья вас всякого лишил! И мужики, точно бабы стали. Он, говорят, вас по вечерам прясть заставляет!..

 Люди разумные с твердой душой заступались за Архипа и гнали кабатчика от себя прочь, но были малодушные, которые начинали хихикать с ним заодно и вместе же попадали в его кабак. Однако, когда приходилось вернуться домой, семья начинала укорять их, а уйти от неё и повеселиться на Катькиной даче было уж нельзя, потому что каждый знал, что хмельного оттуда выпроводят не только Архип, но даже и самые закадычные товарищи. Видели молодцы, что после разгульной попойки остаётся только дырка в кармане, попрёки, головная боль, скука да срам, и всё больше и больше отвыкали от кабатчика.

 К весне на чердаке Катькиной дачи было уже воза четыре столов, стульев, кресел, скамеечек, колыбелек, люлек и всяких корзин. Лежала там и куча соломенных шляп, которые наплели в досужее время девушки, но они были плоховаты по работе, и Архип не советовал ещё везти продавать их, а решил, чтобы новые мастерицы лучше раздарили или распродали их своим деревенским мальчикам и мужчинам, и тут же купил у них по шляпе для всей своей казатчины.

 -- Оно и голову солнцем не печёт, и глазам легче, и шапки целые.

 По последнему санному пути он съездил с четырьмя подводами в город, распродал весь товар и вернулся в деревню, словно офеня. Молодёжь просила его купить кто трубку, кто нот, кто кушак, кто шапку, кто косу, кто топор, а для своего хозяйства он привёз опять кадок, бечёвок, соли, стёкол, мелу, варёного масла, белой краски и ещё одну бочку смолы, да ребятишкам: кому поясок, кому гребешок, а кому платочек. Возвратясь, он собрал всех, кто ходил к нему на посиделки, каждого рассчитал по его заработку и отдал ему и деньги его, и покупку, оделил своих казаков гостинцами и распустил по домам. И не было в этот вечер семьи, где бы не радовались обновам или деньгам.

 -- Ну, одноглазый!.. -- добродушно и радостно покачивая головами, говорили деревенские люди. -- И чего он только ни затеет, что ни придумает!

 -- Да он сам говорит, что это не он, а книжка, -- заметил кто-то. -- Может, кабы и нас учили...

 -- Книжка книжкой, и учить нам ребят, разумеется, подобает, -- сказал один степенный старичок, расчёсывая седую голову медным гребешком, который только что притащил ему внук, -- а только и ума, а главное, души доброй и не корыстной много тут надо было! Хороший он человек, вот что! Дай ему Господь много лет здравствовать!