Катькина дача, или Есть ли на свете лишний человек - [15]

 Но вот именно тут-то и ждало его величайшеё горе. Кабатчик каждый праздник видел свой убыток и с каждым разом все тверже решался насолить Архипу, а если удастся, то и совсем загубить его затею. Кроме водки, он держал в своей грязной лавчонке и соль, и солонину, заготовленную из чахлого, полумёртвого скота, который он за бесценок скупал у мужика во времена бескормицы, и нитки, и иголки, и тесёмки, и дёготь, и гвозди, так что крестьяне, а в особенности их жёны, поневоле ходили к нему при всякой нужде в том, чего они не могли найти в своём убогом хозяйстве. И вот тут-то он и принимался всячески чернить Архипа.

 -- Ну, а что? Как поживает ваш помещик? -- говорил он бабам. -- Не выстроил ещё себе новый дворец? Скотинкой-то, слышно, уж обзавёлся... Да и огородик ладит чуть не во весь уезд!.. Кушайте, православные семьи, один хлеб с водой, а их благородье будут пирожками с морковкой продовольствоваться. Они ведь Питерские и видят единственным глазком своим больше, чем две сотни ваших деревенских глаз!.. Дивиться только на вашу дурость остаётся! И чего-чего только этот хитрый человек из самой этой дурости вашей и из ребят ваших ни извлекает! Ягоды, грибы, ивьё да вереск они у него собирают!.. Эх, вы! Головы мудрые! Невинными играми с ребятами да дуростью вашею он и дом себе лучше иного помещика построил, и конюшню, и лошадками обзавёлся, и огородик заводит, а там, даст Бог, как совсем пообстроится, и вам, и детям вашим, по шеям накладёт, да и заживёт барином, а вы ему в ноги кланяйтесь!.. Казаки!.. Игры детские!.. Да разве каждый ребёнок, живя дома, не может матери столько же и грибов, и ягод наносить? Или она, мать эта самая, глупее одноглазой питерской умницы и не сумеет продать это всё да лишний грош семье припасти?.. Обирает он вас хуже кулака последнего, а вы ему, люди умные, готовы в ножки кланяться... родных детей не жалеете!

 И много такого говорил кабатчик бабам, а они нет-нет, да и начинали раздумывать об Архипе и об Катькиной даче на его лад.

 И вот, когда стали поспевать ягоды, а потом начали появляться и грибы, заметил Архип, что пятеро из старших его казаков или вовсе не приходили на дачу, или только приносили своих ползунков с их пелёнками и горшочками молока и тотчас же уходили. Раза два принимался он расспрашивать детей, отчего они так делают, но те или молчали, глотая слёзы, или с рёвом убегали, и только уж месяц спустя узнал он, что матери, наслушавшись кабатчика, стали завидовать ему, не пускали ребят на Катькину дачу и заставляли их собирать грибы и ягоды порознь друг от друга и носить их домой, хотели и сушить, и солить, и продавать их сами.

 Горько и обидно стало Архипу, душу свою положил он на это дело, а люди... Крепко затосковал он и пошел к батюшке. Тот выслушал его сочувственно, однако под конец сказал:

 -- Не унывай, брат Архип Николаевич! Видно, и это Господу для научения людей угодно. Веруй и надейся... Ведь и хуже было, а ты выдержал... Знаю, что обидно тебе... ну, да я тебе помогу... А там видно будет... Никто, как Бог!

 И Архип скрепился думою, вставал на рассвете, жал жеребятам траву и в лесу, и на лесных прогалинках, нарезал тростнику и раскладывал его сушиться, менял у жеребят подстилку, поливал в огороде, а когда приходили мелюзга-казаки, он сначала полол с ними гряды, а потом на целый день уходил в лес за грибами и ягодами. Не щадя себя, помогала ему старушка бобылка, да утешала его деревенская молодёжь. Есть грибы в деревне все ещё опасались, но которая девушка, зачем бы ни шла в лес, брала с собой корзинку и приносила деду всё, что успевала набрать. Парни тоже не отставали от них, собирали грибы, резали ивняк и тростник, подкашивали в лесных прогалинках и вдоль дорог траву и приносили или привозили её сушиться на Катькину дачу. Они же помогли Архипу сжечь под огород ляду, выкорчевать корни и, сложивши их в кучу, тоже пережечь на золу. Жимолость принялась на славу и охватила будущий огород густым живым плетнём, а ровная, как натянутая струна, канава, двумя концами опиравшаяся в реку, не давала сбегавшим с пригорка дождевым водам подмывать корни молодой жимолости или забегать в разрыхленную землю свежей лядины.

 Все это должно бы было радовать Архипа, но он всё-таки ходил молчаливый и сумрачный.

 -- Обидели тебя наши деревенские дуры, дядя Николаич, -- говорили ему, заходя по вечерам за детьми, матери золотой роты. -- Это их все кабатчик подбивает! Да ты на них плюнь. Им его добрые советы впрок не пойдут. И теперь уж одна срамота глядеть. Ребятишки ревут, к тебе просятся, а они их колотят и в лес посылают. Те и рады, с глаз родительских долой! Заберутся куда ни на есть подальше, да там целый день и валандаются, а вечером и придут ни с чем. Матери их опять драть принимаются, ребятишки орут, отцы матерей и за них, и за тебя ругают, а потом и уйдут от этого домашнего содома в кабак! А кабатчику только того и надо было... Да ведь и то сказать: виноваты ли и ребятишки? Первое дело -- каждому человеку одному неповадно, а особливо им, после того, что они сызмалу привыкли все стаей и играть, и делать; а второе -- кому охота попусту работать? Ну, и принесут они домой и грибов, и ягод... Да разве у нас их и сушить, и солить, и мочить по-твоему умеют? Да и досуг ли теперь нашей сестре? Время страдное!.. Вот все, что ребята принесут, у них либо пригорит, либо сгниёт, либо прокиснет! А ребятишкам обидно, они опять ревут, попрекают, а матери опять их колотить принимаются, и дело ни с места, а в доме содом! Ещё дивиться надо, как они парней да девок к тебе помогать ходить не отговорили!.. Да, впрочем, эти-то постарше, так сами свою пользу видят.