— За историю это и может произойти только один раз, — усмехнулся Ноэл.
— До сих пор защитное поле применялось только локальное, — начал Ноэл. И на короткий срок: не дольше нескольких часов.
— А защитное поле вокруг Верхнего Олимпа существует уже больше недели. К тому же оно настолько мощно, что для его поддержки требуется громадное количество всех видов энергии, включая психическую. Я слыхал, у вас там и Круг регулярно всякие гадости выплевывает… Так вот, Гея не в состоянии вовремя восстанавливать потери. Получается дисбаланс: в одной точке энергетического поля планеты создается чудовищный отток необходимых для нормальной жизни сил. С другой стороны, в той же точке возникает огромное и слишком длительное усилие, противостоящее нормальной жизни. То есть, именно то напряжение, которое и может привести к катаклизму. Именно в этой конкретной точке. Нарушение психического баланса помогает нарушению баланса электромагнитного и гравитационного: могу предсказать, скоро начнутся землетрясения, наводнения…
Ноэл обвел всех глазами, он уже воображал, что читает лекцию.
— Незадолго до… — ученый криво улыбнулся. — до мятежа мне пришлось поспорить с Кронотом… — Ноэл еще раз криво улыбнулся, — который пытался доказать мне, что в Атлантиде в принципе все в порядке…
Ноэл только покачал головой: — Я тогда, возможно, говорил слишком абстрактно: ведь еще ничего не было известно, да я и не прорицатель. Я только ученый… Но теперь точно знаю, о чем говорю.
Ученый вздохнул прежде, чем продолжать: — Когда-то люди пришли в этот мир материи и времени, обладая абсолютным знанием истины. Пришли, чтобы получить опыт. Тот самый опыт, который, присоединившись к знанию, сделает человека Творцом.
Ноэл вздохнул еще раз и с сомнением посмотрел на Зева. Казалось, он пытается определить, дорос ли тот до того, чтобы стать Творцом. — Но обо всем забыли, — в голосе ученого сквозила теперь тихая горечь. — Об абсолютных истинах никто уже не вспоминает. Растеряли знание, перестали видеть цель. Застыли на месте, без движения вперед, без смысла. А тем немногим, кто хранит, не само знание, жалкие остатки, тем немногим, кто видит цель, помнит смысл, — той горсточке мыслящих не верят. Убийственно не верят.
— Ладно, хватит говорить загадками, — проворчал Зев. — Начиная с того, что я при ней, — он кивнул подбородком на Касс, — вообще говорить не желаю. Если надеетесь договориться — уберите эту…
Касс посмотрела на Рамтея. По настороженному ответному взгляду она поняла: надо уходить.
Рамтей проводил ее. Уже в дверях он шепнул на прощание: — Я запретил им трогать твой дом. Там все цело. Еду и все необходимое пришлю сейчас же, следом за тобой.
— Спасибо, — шепнула Касс.
Она поднялась в воздух, ничего не видя. Разочарование застилало глаза и билось в висках. Только бы доплестись домой, а там вымыться, уйти от тошнотворной, засевшей в волосах вони, забыть о проклятой яме. И выспаться.
Со своей стоянки, едва успев приземлиться окончательно, Касс сразу увидела смутный, странно движущийся свет в своем доме. Девушка догадалась: это мечется огонь в низком камине зала.
В доме кто-то был.
Касс, с трудом волоча отяжелевшие, будто ставшие гипсовыми, ноги, пошла к дверям.
“Если меня сейчас убьют… — промелькнуло в голове, — никто не услышит. Не помешает, даже не узнает.
Девушка, замерев, стояла в трех шагах от собственного дома.
Чувство надвигавшегося ужаса душной волной накрыло ее с головой. Она не могла сдвинуться с места.
Прошло несколько минут. Она все еще колебалась.
О Творцы, как не стыдно! — Девушка заставила себя сделать крохотный шаг, но сейчас же опять застыла в жутком ожидании. — А вдруг это сатиры Баала? Вдруг это Зев приказал превратить меня в машину! В наказание за Горна…”
Внезапно дверь стремительно распахнулась. Касс отпрянула, но тут же, просияв, всем своим существом рванулась вперед.
На пороге стоял Уэшеми. Лицо поэта осветилось радостной мальчишеской улыбкой. Капризно изогнутая верхняя губа нелепо выдавалась вперед над нижней, придавая лицу по-детски упрямое выражение. В зеленых глазах мерцала загадочная смесь: ожидание, чуть-чуть смущение, немножко неловкость, немножко напряжение… Или это была только радость…
— Я ждал тебя, — сказал Уэшеми.
Он протянул к ней руки.
В воздухе все еще висели мелко рассеянные искорки влаги. Они казались такими же злобными, как этот серый холодный мир, мрачно поджидавший на выходе и не предвещавший ничего хорошего. И влагой-то назвать вредные крупицы измороси как-то неловко…
Означать эта мокрая серость могла одно: осень все еще тянулась. Казалось, пора бы уже закончиться муторному, безнадежному преддверию зимы.
Впрочем, та осень, возможно, и закончилась год назад. Или не год, а много веков назад? Кто знает, сколько времени прошло с того рокового дня? С той, украденной у властей субботы? Тайной субботы, за столом, на котором мама не осмелилась зажечь свечи. Перед Инквизицией следовало дрожать гораздо сильней, чем перед Богом.
В наглухо закрытом от посторонних взглядов доме марранов в тот вечер не пахло ни сдобной халой, ни куриным бульоном, ни сладким вином… Все, что разрешили себе от субботы в этом доме, была свежая белая скатерть да быстрая, тихим шепотом, неразборчивая молитва матери. И чего оказалось достаточно, чтобы суббота стала последней для семьи.
