Судьба открытия
Роман «Судьба открытия» в его первоначальном варианте был издан Детгизом в 1951 году С тех пор автор коренным образом переработал книгу Настоящее издание является новым вариантом этого романа. Элемент вымышленного в книге тесно сплетен с реальными достижениями советской и мировой науки. Синтез углеводов из минерального сырья химическое преобразование клетчатки в сахарозу и крахмал — открытия, на самом деле пока никем не достигнутые; однако все это прямо вытекает из принципов науки, находится на грани вероятного. А открытие Браконно-Кирхгофа и гидролизное производство — факт существующий В СССР действует много гидролизных заводов, получающих из клетчатки глюкозу и другие моносахариды. Автор «Судьбы открытия», писатель Николай Лукин родился в 1907 году. Он инженер в прошлом — научный работник. Художественной литературой вплотную занялся после возвращения с фронта в 1945 году. Художник Петр Александрович Алякринский.
| Жанр: | Научная фантастика |
| Серия: | Библиотека приключений и научной фантастики |
| Всего страниц: | 184 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | 1958 |
| Формат: | Полный |
Судьба открытия читать онлайн бесплатно
Посев научный взойдет для жатвы народной.
Д. Менделеев
Часть I
Глава I. ТРУБОЧКИ
1
Небо над Петербургом было серое, моросил дождь, с крыш на тротуары падали тяжелые капли.
Отпустив извозчика, Лисицын подошел к ветхому одноэтажному дому и долго стоял на крыльце, дергая ручку звонка. По мостовой зацокали копыта: извозчик уехал. Наконец за дверью послышался стук отпираемых задвижек. В приоткрывшуюся щель поглядела горничная Варвара - мелькнули ее седые волосы и обрадованные глаза.
- Владимир Михайлович! Гостенек дорогой! - Варвара щелкнула цепочкой, распахнула дверь. - Пожаловали к нам, слава тебе господи…
Широко улыбаясь, гость вошел в переднюю, поставил в угол палку с костяным набалдашником, снял с богатырских плеч пальто. Потом вытер платком мокрую от дождя рыжую бороду.
Из комнат донесся голос:
- Неужели там Вовочка?
- Они, барыня! - крикнула Варвара. - Да, это они!
За портьерами зашаркали туфли, заскрипели половицы. На пороге появилась сама Капитолина Андреевна, маленькая опрятная старуха в черном с кружевами кашемировом платье.
- Хорош, голубчик, нечего сказать! - заговорила она ворчливо и ласково. - Почаще заходить бы мог… Не стыдно, а? Ты что, у меня с зимы, пожалуй, не был? Кутишь, поди, где-нибудь, беспутный?
Улыбнувшись еще шире, Лисицын наклонился, поцеловал морщинистую руку:
- С праздником, тетя Капочка!
- Дай хоть посмотрю на тебя, сорванец… - Старуха прикоснулась губами к его лбу, нежно похлопала ладонью по заросшей щеке. Голос ее сразу стал растроганным. - Бородищу-то отпустил! Похудел чего-то, милый мой. А глаза прежние, точно бесенята… Невесту себе не нашел?
Лисицын затряс головой и рассмеялся:
- Да нет же, тетя Капочка, что вы!
- Какой неугомонный! А пора, голубчик, уже. Лет тридцать тебе есть? Не век быть холостым. - Капитолина Андреевна откинула портьеру. - Ну, проходи в гостиную… Варя, самовар поставь, собери закусить.
В гостиной под ногами знакомым звуком скрипнули доски пола. Тут все без перемен: картина «Полтавская битва» в позолоченной раме, у окон в синих кадочках большие фикусы, разная мебель в чехлах, ломберный столик на гнутых ножках. Даже запах тот же, как давным-давно: пахнет мятой и чуть-чуть ванилью.
Усевшись на диван, Лисицын вспомнил: вот здесь, на этом самом месте, он сидел еще четырехлетним мальчиком. Тогда был вечер, закатывалось солнце. От багровых полос солнечного света, протянувшихся по стене, вся комната казалась красной. Взрослые разговаривали между собой, а ему захотелось потрогать нарисованных японцев - около дивана на бамбуковой подставке стояла большая японская ваза. И почему так вышло? Едва к ней прикоснулся, ваза сдвинулась, упала на пол, рассыпалась грудой черепков. Он громко закричал от испуга и заплакал. Тетя Капочка его утешала, вытирая ему слезы, гладила по голове, дала шоколадного петушка. Она была стройная, красивая, с высокой прической… Как она сгорбилась и постарела теперь!
И Капитолина Андреевна подумала, наверно, о том же.
- Время-то, время идет, - печально сказала она. - Смотрю на тебя, и не верится: таким вырос молодцом.
Ее маленькие, сухонькие пальцы поправили прядь белоснежных волос.
Она доживала жизнь скромно и одиноко, окружив себя вещами, служившими ей еще в молодости, пышно разросшимися фикусами да милыми сердцу портретами. С людьми почти не встречалась. Из своей квартиры, кроме как по воскресеньям в церковь, никуда не выходила. Горничная Варвара была ее единственной постоянной собеседницей.
Каждый день, когда Варвара хлопотала по хозяйству, Капитолина Андреевна глядела на ветви деревьев за окном. Если ветви покрывал снег или раскачивал ветер, ей становилось грустно. Тогда, задернув окно занавеской, старуха принималась перелистывать альбом с поблекшими фотографическими карточками или перекладывать в шкатулке старые пуговицы, пряжки, офицерские кокарды, темляки. Эти мелочи, что лежали в шкатулке, уводили ее мысли в далекий, навсегда ушедший мир. Она прикасалась к ним бережно, рассматривала их затуманившись, а иногда даже разговаривала с ними шепотом о чем-то.
Двадцатилетней девушкой Капитолина Андреевна совершила, как сказали о ней, «опрометчивый поступок»: родители хотели выдать ее замуж за старого богатого помещика, а она убежала из родительского дома к человеку, которого любила давно, - к молодому подпоручику Татарцеву.
Сыграть свадьбу им не удалось. Командир бригады почему-то не позволил подпоручику жениться; Татарцев решил оставить военную службу, но не успел - бригаду послали в Польшу на подавление вспыхнувшего там восстания против царской власти. Евгений Иванович Татарцев, человек свободомыслящий и честный, перешел на сторону восставших. Через месяц он был схвачен, разжалован и казнен. Восстание было разгромлено. Тридцать тысяч восставших погибли в боях, полторы тысячи - на эшафоте.
Прежние знакомые перестали кланяться Капитолине Андреевне. На нее показывали пальцем, про нее говорили: «Невенчанная вдова». Случалось ей слышать о себе и более грубое слово. А имя казненного Евгения Ивановича - ее святыню - даже кое-кто из родственников называл с отвратительной усмешкой. Так и сыпалось вокруг: «изменник», «предатель», «туда ему и дорога».
