Катарсис - [3]

– Все мы паразиты. Мелкие существа в огромной вселенной. Увидеть нас можно только под мощной лупой или почувствовать неладное в здоровье. Земля пока держится, – вздыхает.

– Букашки? – Говорю я и футболкой протираю пот.

– Нет! Не путай букашек и паразитов. Паразиты живут за чужой счет, а букашки делают свое дело.

– Делают свое дело.

Так мы и начали с Джеком курс “Стань Мужчиной”. И пока что мне нравится. Бананы.

Пятая глава.

– Я понимаю, что у вас все сейчас сложно, – послышался голос с другой стороны трубки. – Но школу вам надо посещать. Джек подошел ко мне, уперся грудью об локоть и начал шептать в ухо:

– Скажи им, что тебе все равно, – сказал Джек, откусив пончик. Я перевел трубку на другое ухо.

– Оу, да, извиняюсь, я совсем позабыл. Я застрял в пучине своих мыслей, Мисс!

– Я не верю нынешней системе образования! Пошли вы! Я никому ничего не должен! Скажи ей это!

– Я обязательно приду в школу, как только смогу, спасибо.

Я повесил трубку. А она могла ведь и услышать, знаешь ли.

– Пусть. Слушай, у тебя бессонница? – он в своем халате сидит на стуле и смотрит на меня. Я все так же стою у телефона.

Нет, вроде сплю нормально. В последнее время я не вижу грани между сном и реальностью. Я говорю с мамой, я смеюсь, я сплю, я пью с ней чай. Я банан. Я ягода.

– Просто вчера я услышал шум, спустился, а ты стоишь прямо посреди этой кухни, – он указал на комнату.

Просыпаешься и ты нигде. Ты застреваешь в пучине своих мыслей. Тебе хорошо. И Джек прав: я начал теряться. Я будто не сплю по ночам. Обычно, когда я просыпался, у меня было сильное чувство сходить в туалет. Но сейчас и этого нет. Сплю ли я. Я болезнь бананов. Пятна в них, которые следом как пиявки присосались к моему глазу. Проснувшись, я чувствую себя пятнистым бананом. Я распухаю и из меня течет слизь. Медленно я превращаюсь в улитку, которая всю ночь лежала на шоссе Нью-Йорк – Чикаго, и по ней проезжали кучу машин. Как мертвец я дохожу до кухни, хлебаю кофе и становлюсь человеком. Я свежий банан. Телепатия не работает.

Пока Джек оттирал следы от крови и жира в какой-нибудь старой квартирке, я в свое наказание играл в школьном театре. Думаю, я бы получил Оскар, если бы играл офисного работника второго плана. Спасибо академии. Был я в массовке, стоял там, побежал туда, посидел и ушел домой. Главное, что петь не надо. По перерывам я наблюдал за актером первого плана Робином Тейлером. Вот ведь штука. Испанская мыльная опера. Я хочу Робина, Робин режиссершу, режиссерша его не хочет, а Робин не хочет меня. По субботам у нас были дни, которые мы называли “выходным адом”. Без никакого сценария и замысла нам надо было попробовать импровизировать. Дается одно слово. Моя очередь. Простая арифметика, сказать, уйти. Каждый вышедший не знал меня, а я его.

Слово.

Слово.

Эмоция.

Конец.

Не то, чтобы это мне не нравилось, но я тут не по своему желанию, поэтому и нет смысла стараться. Но сегодня все изменилось и формула тоже потеряла смысл. К нам в команду пришла она – лгунья Эмили. Темные волосы спускались ее шее. Моя очередь, моя пара – Эмили. Эмили. Эмили. Если я банан, то она паразит, который живет во мне, и я ее заметил. Убирайся отсюда, зачем ты сюда пришла Эмили, зачем. Я тут отбываю наказание, а ты что тут делаешь! Убирайся! Она ставит свое кофе на пол и медленно залезает на сцену. На нас все смотрят. «Начинай!» – кричит режиссер.

– Спасешь меня, мой принц? – наигранно начинает Эмили. Она собирает свои волосы. На ней странное, черное платье, будто похоронное. Саркастичные шутки только дополняют ее образ.

От кого? От себя самой? Только не это.

– Вы принцесса? – наивно спрашиваю я и шепчу ей в ухо: “Хватит придуриваться, садись! Заканчивай!”

– Самая настоящая! – она крепко берет меня за руку и дает ответ: “Играй, придурок, играй!”. Ее засохшие губы улыбаются. Пьет слишком много кофе. Я тону в ее карих глазах.

– Если ты принцесса, то в чем твоя горечь, твое проклятие или магия? Спящая красавица спит и ждет принца, Белоснежка красиво поет, а что насчет тебя?

– А я совращаю мужчин! – Выкрикивает она и повергает зал в шок. Честно сказать, я и сам удивился.

Она из тех, кто не менял свою прическу месяцами, ходил по улице в солнечных очках и продавал йогурт по цене в два раза выше в младших классах. Эмили. Так мы и начали видеться чаще, чем обычно. Суббота. Адские выходные. Паразит в банане.

Шестая глава.

Я прокисший банан. Встаю с постели и заправляю ее. Меня разбудили громкие звуки снизу, и я сейчас достаточно смелый, чтобы сказать призракам: «Остановитесь! Хватит болтать! Найдите себе другое место для тусовки, черт возьми!».

Я слышу голоса, которые иногда прерываются ржавыми каплями, которые капают с не менее ржавого крана. Джек и я сто раз пытались остановить воду, но никак. Капля за каплей, несмотря ни на что капало и капало. Мне было хорошо почти месяц, что уже победа. Тренировки приносили плоды. Но сейчас я придерживаюсь правил: не смотреть подолгу в зеркало, резко не оборачиваться, не затыкать мысли в голове: иначе я задохнусь в тишине. Я повсюду вижу глаза, которые окружают меня, когда я один дома. Темные пятна на банане. Они меня окружают. Джек начал появляться дома все реже и реже, а когда мы наконец-таки собираемся вместе дома, то обычно смотрим матч по телевизору и обмениваемся несколькими фразами. Мы были похожи на своего рода типичную американскую семью, где отношения отец-сын сводятся на ноль после восемнадцати. Я надоел Джеку, а Джек надоел мне. Все взаимно. Мои галлюцинации становились все сильнее. Однажды, я открыл дверь в спальню Джека, увидел там призрака и быстро закрыл. Глаза и призраки – не одно и то же. Призраки безобидные, но иногда пугают до чертиков, появляясь в неожиданных местах. Я их вижу, а глаза я только чувствую, они дышат мне в спину, я оборачиваюсь. Пух. И их нет. Становилось мне хорошо только в «бесполезном» актерском кружке. И теперь, мы собираемся сами по воскресным вечерам у меня дома: Джека все равно по долгу не бывает. Чтобы не сойти с ума я повторял свое имя, фамилию, возраст.