Кастро Алвес - [31]
Роса, вечерняя звезда, цветок вавилонской реки, лилия восточной долины, ветка мирты — он называет ее самыми поэтическими именами, но она так и не откликается. И тогда, отчаявшись, он признается:
И он перестает интересоваться Сими, сердце его отныне принадлежит только Эстер. Он, который любил называть себя евреем, который всегда чувствовал странное влечение к этой несчастной кочевой расе, обижаемой и преследуемой, он чахнет от любви к этой баиянской еврейке, белой, более чем белой — бледной, с распущенными косами, с медовыми устами. Он целые вечера просиживает в темноте, у окна, слушая, как она поет за роялем мелодичные песни.
Эстер>{44} заполнила его каникулы, которые начались столь печально. Благодаря ей стала притупляться боль утраты, поэт забыл о бойкоте, жертвой которого стал, о зависти поэтов-земляков, о своей грустной участи — жить в одиночестве.
Теперь он работает. Под влиянием волшебства любви, перед образом женщины, которая его вдохновляет, он возвращается к жизни. Он с охотой готовится провести еще год в Ресифе, мечтает, строит планы и вымаливает у Эстер поцелуи:
Из окна он видит бледную Эстер, цветок своей расы, таинственную и чувственную; в ней есть что-то трагическое, в этой еврейке, которая вздыхает по юноше-христианину. Сидя у окна большого дома над бухтой, она хранит в своих глазах тайну прошлого древней страдающей расы, она хранит в своем взоре и тайну будущего.
ГЛАВА 13
С тобою в поцелуе слиться…
В любви блаженство погрузиться…
В твоих объятьях умереть.
Ночь без луны, без звезд тяжелыми, свинцовыми облаками покрыла мир. Накрапывал дождь. Через окно они видели капельки воды, капельки скатывались с крыши, и вот уже по тротуару бежит ручеек. От кустов жасмина вокруг дома исходил пряный аромат. Казалось, ночь укрывала их; луна и звезды не взошли на небе, чтобы своим светом не помешать их любви. Она хочет открыть глаза, но он закрывает их поцелуями, объятья их становятся все крепче…
Он склоняет голову на грудь Эужении, смежает веки и засыпает. Его возлюбленная продолжает бодрствовать. Поэт спит, прекрасный, как дитя, и, как дитя, слабый. Будто вся огромная сила, все могущество, которыми он наделен, исчезают, когда он с улыбкой на губах засыпает. Для Эужении он в этот момент слабый и прекрасный ребенок. Она чувствует к нему огромную нежность и сжимает его в объятиях, как будто он ее сын.
И, укрыв его, тоже засыпает, разметав свои длинные волосы.
Издалека приближается рассвет, и с ним пробуждаются птицы. Рассвет проникает через окно, чтобы взглянуть на спящих влюбленных. И птицы на кустах жасмина поют свои лесные песенки, убаюкивая их и навевая сладкий сон, полный любовных грез. Заря пробуждает возлюбленных, ее свет играет на теле Эужении. И радостный поэт просит ее не двигаться. Он берет карандаш и на листке бумаги, где уже начал поэму, рисует возлюбленную>{45}. Она — пробивающаяся заря. Ее улыбка излучает радость, в ее едва раскрывшихся глазах отражается свет этой зари. Она сама красота, вся красота мира.
Блики рассвета играют на теле Эужении; невозможно это передать на бумаге — свет и тени все время меняются. Она улыбается, на ее поэта тоже падает утренний свет. И она думает, что поэма, которую он сочиняет, звучнее пения птиц, что свили гнездо в кустах жасмина около дома. Склонившись над незаконченным рисунком, поэт улыбается, нервной, прекрасной рукой треплет свои волосы, рассвет играет и на его бледном высоком лбу.
Он уже не слабое дитя, теперь он мужчина, и он ее любит…
Склонившись над рисунком, он улыбается, качает головой: на этом наброске невозможно запечатлеть потоки света, которые заря изливает на Эужению.
Замирает щебетанье птиц, наступает день. И он сочиняет стихи, стихи о ней, о ее красоте, ее очаровании. В этих стихах, подруга, он воспроизвел ее портрет и тем обессмертил ее. Он берет бумагу, быстро чертит что-то нервной рукой, но вдохновение быстрее руки. И он читает ей стихи. Они наполняют комнату, птицы уже не поют, поет его красивый мощный голос;
ГЛАВА 14
Сердце любовного полно желанья…
Разум терзается жаждой познанья.
Он сменил, моя подруга, нежный флирт с еврейками на пылкую любовь к Эужении Камаре. В 1866 году он в Ресифе — уже не робкий новичок, который мечтает найти свой путь и свою любовь. Студент, вожак на факультете права, юноша в полном расцвете своего гения, он становится во главе всей аболиционистской кампании в Ресифе и завоевывает великую любовь своей жизни. Этот период — с апреля 1866 года, когда он уехал из Баии в Ресифе, до марта 1867 года, когда он с Эуженией и рукописью «Гонзаги» возвратился в Байю, — один из самых значительных в его жизни и творчестве. За этот год им была написана большая часть его лирических стихов и значительное число «кондорских» поэм. Это период войны с Парагваем, это аболиционистская борьба, это инцидент с Амброзио Португалом. это театр. Эужения, журналистика, ссора с Тобиасом. И это прежде всего мечта об освобождении рабов, идея, которая в 1866 году с помощью его стихов, подобно огню, распространяется из Ресифе по стране, воспламеняя умы. Это и год его великой романтической любви. Эужения принадлежит ему, он завоевал ее, отнял у мира только для себя. Идиллия в домике предместья начинает занимать видное место в его лирике. В этом году он окончательно возмужал, познал настоящую любовь и вступил в борьбу. Знаменательный, как никакой другой, 1866 год сделает его имя в стране самым известным. Он становится руководителем партии, причем теперь университетские партии это отнюдь не обычные студенческие группы, которые шумят в тавернах. Нет! Это нечто гораздо большее! Они сама мысль страны, они новая формирующаяся культура, они олицетворение порыва к обновлению и прогрессу. Эти студенты — Кастро Алвес, Руй Барбоза, Тобиас Баррето, Луис Гимараэнс
