Кастелау - [6]
Ребята из архива меня представили, аттестовав знаменитым киноведом из США.
– Специалист по немецкому кино тридцатых-сороковых годов, – добавили они.
Прямым следствием такой рекомендации стал настоящий экзамен, который Тити немедленно мне учинила. Пытала, как двоечника на уроке. Тащила от фотографии к фотографии, а я должен был называть имена. Ну, знаменитостей-то я легко опознавал, Вилли Фрич или там Дженни Юго, однако в большинстве случаев я позорно молчал. Всякий раз, когда вместо ответа я только беспомощно пожимал плечами, Тити укоризненно похлопывала меня по щеке. Этот жест, очевидно казавшийся ей самой проявлением очаровательного кокетства, по мере повторения нравился мне все меньше.
С одного из снимков – не открытка с автографом и не газетная вырезка, а самая обычная старая фотография, коричневатая, с волнистой обрезкой, – на меня глянула молодая, очень светлая блондинка, посылая в объектив лучезарную, но явно безличную, профессионально наклеенную улыбку.
– А это кто? – спросила Тити, и когда я и в этот раз спасовал, наградила мою щеку уже не снисходительным похлопыванием, а вполне ощутимой, полновесной оплеухой.
Ребята из архива, оставшись за столиком попивать пиво, чуть не покатились со смеху.
– Это я, – наставительно изрекла она.
Да, рассказала Тити, затягиваясь следующей сигаретой, она тоже когда-то снималась в кино, звездой не была, но вполне могла бы стать, обернись все иначе, продлись война еще годик-другой, и если бы, если бы, если бы…
– Я, между прочим, тоже была когда-то хорошенькой. Хоть сейчас по мне и не скажешь.
Она явно напрашивалась на комплимент, и мы тут же наперебой поспешили удовлетворить ее запросы.
Звали ее Тициана Адам, имя необычное, я поначалу подумал даже, что псевдоним. Позже, однако, выяснилось, что ее и в самом деле так звали.
Тициана Адам родилась 4 апреля 1924 года в Тройхтлингене, Бавария.
Как я впоследствии удостоверился в архиве УФА, она действительно какое-то время числилась там на контракте, хоть и сыграла совсем немного ролей. В Берлин она приехала, должно быть, лет в девятнадцать. Девятнадцатилетняя девчонка, ради карьеры готовая на все.
Интервью с Тицианой Адам
«Ухер» [16], как я вижу. Что, у вас в Америке своих хороших магнитофонов нету?
В фонде напрокат взяли, понятно. Хорошая штука, удобная… Сегодня-то все больше дешевка… То ли дело в мое время… Со звуком обычно вторая камера была… Одна – на изображение, ну а вторая… Со звуком вечно было мучение. Обе пленки синхронизировать – жуткая морока. Ну, вам-то это известно. Ученый как-никак.
А уж наушники… Слоновьи уши. У нас это так называлось, потому что… Здоровенные, огромные просто. У нас звукооператор был, глухой. Вообще глухой, как пень. Можете себе представить? Глухой звукооператор! Это было, когда мы…
Хорошо, хорошо. Задавайте ваши вопросы. Проверка звука: раз, два, три. Проверка: раз, два, три. Задавайте ваши вопросы.
Вообще-то, это случайно вышло. Хотя, может, и нет. Сниматься в кино я всегда мечтала. Сызмальства, еще крохой. Как другие принцессой мечтают стать. Или ветеринарным врачом. Я мечтала о кино, а мой младший братишка… Все они на железной дороге были помешаны. Тройхтлинген ведь был город железнодорожников. Крупный узел. Поэтому американцы в сорок пятом и… И если спросите, я прямо скажу: это было преступление. Хоть вы и американец, все равно так и скажу. Преступление. Мой братишка в пятнадцать лет под бомбежкой… Пятнадцать лет… Ребенок еще. Я тогда уже в Берлине была. То есть, вообще-то говоря, уже не в Берлине. Потому что мы ведь…
Да, вам стоит меня послушать, если только у меня время… В таком заведении… Работе конца не видно. Вот уж не думала, не гадала, что когда-нибудь… Каждую ночь у стойки. [Напевает.] «Стаканы я мою здесь, господа…» Не знаете эту песенку? «Пиратка Дженни» [17]. Вот такие роли я бы играла… Чтобы с переживанием. Но к таким меня тогда еще и близко не подпускали… Да и пьесу уже запретили.
В сорок третьем. Стенографисткой. Разумеется, не 150 слогов в минуту, где уж там. Но в то время место было легко… Мужчины же все были… Одно слово – вояки… Странное слово, вообще-то.
Ну да, в армии.
Нет, нет, с немецким у вас все хорошо. Вполне прилично.
Стенографистка. Пишбарышня. Ну а кроме того, я тогда правда была хороша собой. Это всегда в цене. И не только в кино. Девчонка еще, совсем молоденькая. Родители мои вообще были против, чтобы я в Берлин, одна… Моя мать… Она все за мою девственность тревожилась.
[Долгий смех, закашливается.]
Да снимите вы пока что эти наушники.
Берлин – тогда это был пуп земли. Немного погодя он станет ее задницей, но тогда… Побеждать мы, правда, уже перестали, но все равно… Заметно-то становится не сразу. Сегодня, задним умом, все мудрецы, а тогда… И книжки, где про будущее все прописано, у тебя тоже нет… А даже будь она у меня, я бы не прочла. Совсем ведь молоденькая была. «Ты как весна», кто-то мне говорил. Да не кто-то. А Райнхольд Сервациус. Режиссер. Вы-то наверняка его знаете, раз ученый. «Как весна». Так прямо и говорил. Сегодня, если на меня посмотреть, уже не…
Это мило с вашей стороны, что вы такое говорите. Но я-то знаю, как выгляжу. Ночью, здесь, у стойки, еще куда ни шло. Особенно если освещение… Когда видно только то, что хочешь показать. Но сейчас, днем? Если бы вы на кинопленку снимали… Но у вас только ваш «Ухер»… Иначе я бы отказалась. С таким шрамом во все лицо – какая уж тут кинокамера.
Когда-то Курт Геррон был звездой, а теперь он — заключенный в концлагере. Известного артиста прямо из съемочного павильона отправили в гетто Терезиенштадта, где он должен в последний раз продемонстрировать свой талант — снять фильм, который изобразил бы земным раем унизительное существование евреев в гитлеровской Германии.Курту Геррону предстоит нелегкий выбор — если он пойдет против совести, то, возможно, спасет и себя, и свою жену Ольгу, которую любит больше жизни.В этом блестящем, трогательном романе Шарль Левински рассказывает трагическую историю своего героя, постоянно балансирующего между успехом и отчаянием, поклонением и преследованием.
Курт Вайлеман, журналист на пенсии, немного чудаковат, но он сразу почувствовал, что его коллега Феликс Дерендингер чем-то очень напуган. Спросить об этом он не успел: через час-другой после их встречи Дерендингер уже лежал мёртвый на берегу цюрихской реки Лиммат. Объявили, что это самоубийство, прыжок с высокой стены, хотя дистанция между стеной и прибрежной мощёной улочкой слишком велика для прыжка. Так считает и красивая молодая знакомая Дерендингера, с которой и Вайлеман был бы не прочь сблизиться.
Немецкий офицер, хладнокровный дознаватель Гестапо, манипулирующий людьми и умело дрессирующий овчарок, к моменту поражения Германии в войне решает скрыться от преследования под чужим именем и под чужой историей. Чтобы ничем себя не выдать, загоняет свой прежний опыт в самые дальние уголки памяти. И когда его душа после смерти была подвергнута переформатированию наподобие жёсткого диска – для повторного использования, – уцелевшая память досталась новому эмбриону.Эта душа, полная нечеловеческого знания о мире и людях, оказывается в заточении – сперва в утробе новой матери, потом в теле беспомощного младенца, и так до двенадцатилетнего возраста, когда Ионас (тот самый библейский Иона из чрева кита) убегает со своей овчаркой из родительского дома на поиск той стёртой послевоенной истории, той тайной биографии простого Андерсена, который оказался далеко не прост.Шарль Левински (род.
Есть много в России тайных мест, наполненных чудодейственными свойствами. Но что случится, если одно из таких мест исчезнет навсегда? История о падении метеорита, тайных озерах и жизни в деревне двух друзей — Сашки и Ильи. О первом подростковом опыте переживания смерти близкого человека.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.
Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.