Каста - [2]

Внимательные и особенно подозрительные по случаю огромного скопления людей, они зорко следили за отведёнными кварталами, чтобы праздник прошёл гладко и гости, полные воодушевления отдать Касте детей на попечение, да и потратить денежки, явились и на следующий год. Кого порадует украденный воришкой мешочек с монетами или случайная ссора с пьяницей? И потому не было ничего удивительного в том, что раджаны стояли стражниками у ворот, караульными на перекрёстках и площадях, проходили дозорными группами по три-четыре человека всюду, куда бы ни падал взгляд.

Было бы наивно полагать, что все члены Касты занимали высокое положение. Большинство, как и в любой подобной иерархии, были простыми воинами, выполнявшими задачи старших по чину. Те, в свою очередь, тоже подчинялись начальству вплоть до самой верхушки лестницы, занятой узким кругом избранных. Хюрем подумал именно об этом, когда на одной из улиц среднего яруса, того, что довольно близко подходил к казармам и куда он успел забраться в поисках ночлега, завидел необычных раджанов.

Небольшая группа из пяти альф на голову возвышалась над остальным потоком. Отличал воинов не только исполинский рост, но и приметный снежно-серебристый, в ярком свете взошедшей луны, оттенок волос. Редкий. Хюрем знал, что эта черта отличала раджанов высшего сословия. Волосы, считавшиеся достоинством, никогда не стригли, перетягивая ремешком высоко на затылке и нося такое украшение с гордостью.

Расстояние между альфами и Хюремом сокращалось, но омеге всё ещё не удавалось рассмотреть вторую знаменитую особенность высших: голубой, иссиня-голубой, ни на что не похожий цвет глаз.

Почти поравнявшись с отрядом, Хюрем решил не опускать головы. Тоже не обделённый ростом, он мог всё же надеяться, что случайно брошенный взгляд в нужную сторону удовлетворит его любопытство.

Раджаны шли по двое, последний, чуть пониже и скромнее на фоне товарищей, оставался скрытым за мощными спинами. Альфы, мужественные и суровые, смотрели сверху вниз из-под вырубленных, будто в камне, надбровных дуг и пушистых белёсых бровей. Глаз не было видно, посетовал Хюрем.

Три шага, и две пары остались позади, обдав его острым мускусным с примесями запахом. Ещё один шаг, Хюрем поравнялся с последним альфой, понимая, что они одного роста и он сумеет увидеть глаза, если тот повернёт голову влево.

Мгновение. Взгляды пересеклись, и Хюрем увидел то, что хотел. Глаза были не голубыми. Совсем не голубыми. Голубыми можно было бы назвать небеса или тихую гладь мелкой речушки; в этих глазах плескались иолитовые озера, дно укрывала нива изумрудных водорослей, срезанная серпом водяного духа, оставившего чёткий след синей бездны по ободу.

Альфа был юн. Гораздо моложе товарищей. Пусть он был высок и развит, в его движениях, подмеченных острым взглядом Хюрема, не было напряжённости закованной в тяжёлый доспех фигуры, так часто свойственной воинам, закалённым огнём и мечом бесчисленных поединков на поле брани.

О том же говорило и лицо юноши. Приятные черты ещё не заострились, трескаясь морщинами невзгод и потерь по краям. Высокий крутой лоб переходил в нос чуть с горбинкой, подчёркивавший как по-кошачьи широко посажены у мальчишки глаза. Мягкие губы не истерзаны ветром. Влекущие. Омегам такие нравятся. Чуть угловатый и выдающийся вперёд подбородок. Парень, должно быть, был упрямцем.

Альфа смотрел на Хюрема.

* * *

Город гудел предпраздничной суетой, и Лето с трудом удерживал внимание на мелких убористых строчках. Учителя легко угадывали настроение молодого альфы и потому отвешивали не слишком тяжёлые подзатыльники, стоило ему зависнуть над пергаментом дольше обычного.

Старший субедар был менее понимающим. Как только он замечал, что Лето смотрит в сторону города, вместо того, чтобы сосредоточиться на поединке, подзатыльником было не обойтись. То, что Лето одерживал верх над соперником и без должной доли концентрации не имело никакого значения. Вставать приходилось раньше, чтобы отбегать дополнительные круги вокруг анаки, отжаться, подтянуться, снова почистить прожигающий блеском щит, поразмахивать мечом у чучела и успеть выполнить другие наказания за промахи до начала нового дня, когда он получит очередной нагоняй.

Лето не унывал и не роптал, дожидаясь заветного дня с нетерпением. В Барабате, пусть и таком огромном, было иногда смертельно скучно. Время, заполненное однообразной рутиной, тянулось бесконечно долго, но вот, в начале первого осеннего месяца в город начинали стягиваться люди, привозя с собой сплетни, заморские товары и, конечно, новобранцев. С прибытием новичков анака будто стряхивала с себя ненадолго привычную пыль сдержанности и размеренности сурового быта, а вместе с тем избавляла от сплина тех, кто ещё не разучился радоваться жизни.

В день праздника все, кроме караульных и стражи, были вольны покинуть казармы и провести время по собственному усмотрению. Ограничения налагались исключительно на крепкие напитки. Никому из раджанов, впрочем, не требовалось объяснять, что даже не подпирая стену с оружием в руках, каждый из них оставался избранным воином, и не существовало на свете таких обстоятельств, которые бы позволили им позабыть о долге. Это означало только то, что любой раджан, увидевший непотребства на улицах города, должен был разобраться с таковыми собственными силами или помочь братьям справиться с бедой, как если бы он сам нёс службу.