Каштановый человечек - [126]

Конечно, в маленьком сельском сообществе Мёна понимали, что Эрумы не принадлежат к сторонникам мягких методов социальной педагогики. Но с другой стороны, все признавали, что попавшие под крыло их семьи дети оказывались в весьма неплохих для воспитания условия. Свежий воздух, поля, скотина – ребятишки учились, помогая взрослым зарабатывать на хлеб. Детей Эрумов, будь то приемные или их собственные, биологические, легко было отличить от других детишек в округе. Ведь одежда у них была поношенная и зачастую не соответствующая сезону. Соседи отмечали, что все семейство держалось отчужденно, а нелюдимость приемышей объясняли их печальным прошлым. Так или иначе, но Эрумы, хотя их и недолюбливали, все же в какой-то степени пользовались уважением, ведь они – за деньги или нет – творили добро для детишек, у которых в этом мире больше никого и ничего не осталось. Ну а то, что Эрум вдоволь заряжался пивком, когда работал на паромном причале или просто сидел в порту в своем старом, видавшем всякие виды «Опеле», так пусть его, на здоровье.

Вооруженный этими не слишком обширными знаниями, Бринк с коллегами и прибыл на двор усадьбы примерно тридцать лет назад одновременно с каретой «Скорой помощи», которую распорядился вызвать «шериф». Дохлая свинья во дворе позади трактора как бы предупредила их, какая кровавая бойня разыгралась в доме. Двое собственных детей Эрумов подросткового возраста были застрелены на кухне за обеденным столом во время завтрака. Расчлененный труп матери они обнаружили в ванной комнате. А в подвале нашли еще теплое тело Мариуса Ларсена, убитого несколькими ударами в голову тем же топором, что и мать семейства.

Самого же Эрума найти тогда не удалось. Да, его старый «Опель» стоял в сарае, но сам он бесследно исчез. Мариус Ларсен был убит не более чем за час до прибытия подкрепления, и, понятное дело, далеко уйти Эрум не мог, однако полномасштабная операция по его розыску закончилась безрезультатно. И только почти через четыре года труп Эрума случайно обнаружили в грязи на дне мергелевого карьера прямо позади усадьбы, где он, по всей вероятности, самолично лишил себя жизни, застрелившись из охотничьего ружья. И произошло это, наверное, незадолго до прибытия Бринка и его коллег на место преступления. Криминалисты установили, что из найденного на дне карьера ружья были убиты подростки на кухне усадьбы и свинья на скотном дворе. Таким образом, все концы оказались сведены с концами, и преступление посчитали раскрытым.

– А что случилось? Почему Эрум так поступил? – Хесс, по ходу рассказа делавший какие-то заметки на клейком листочке, переводит взгляд на сидящего по другую сторону стола инспектора.

– С уверенностью я сказать не могу. Может быть, из чувства вины. Из-за того, что они делали с приемышами.

– С какими приемышами?

– Двойняшками. Мы нашли их в подвале.

Сперва-то Бринк занялся близнецами и, быстро убедившись, что они живы, передал врачам «Скорой помощи», а потом вместе с коллегой сконцентрировался на организации поисков Эрума по мере прибытия остальных полицейских экипажей. И только когда снова спустился вниз, ему стало ясно, что это было не простое подвальное помещение.

– Оно походило на тюремную камеру: висячие замки, решетки на окнах, немного одежды, несколько школьных учебников и матрац. Для чего он предназначался, даже и думать было неохота. А в старом шкафу мы нашли массу видеокассет VHS с записями того, что там происходило.

– И что же там происходило?

– Разве это важно?

– Очень.

Бринк смотрит на Хесса и глубоко вздыхает.

– Девочку истязали и насиловали с первого дня, как они появились у Эрумов, и так продолжалось до самого конца. Секс во всех возможных видах. Либо с самим Эрумом, либо с их детьми-тинейджерами, которых родители заставляли при всем том присутствовать. А на одной кассете есть запись, как они выволакивают девочку из дома и затаскивают ее в свинарник.

Бринк умолкает. Огромный мужчина трогает себя за мочку уха и моргает. Хесс замечает, что у оперативника блестят глаза.

– Я уже взрослый малый. Всякого навидался, но когда вспоминаю, как мальчик кричит на мать, чтобы она вмешалась…

– И что мать?

– Да ничего. Она же все это и снимала.

Бринк сглатывает слюну:

– А на другой записи она запирает брата девочки в подвальной комнате и наказывает ему заниматься своими каштановыми человечками, пока все не закончится. Он и подчинился. И так, наверное, повторялось всякий раз. Ведь весь подвал был заполнен этими гребаными каштановыми фигурками…

Перед глазами у Хесса возникает картина. Точно в извращенной версии «Эмиля из Леннеберги»[56], приемная мать запирает мальчика в подвальной комнате, а в это время за стенкой истязают его сестренку. И он пытается представить себе, как весь этот ужас может сказаться на психике маленького человека.

– Я хотел бы посмотреть дело.

– Зачем?

– Не могу вдаваться в детали, но мне необходимо выяснить, где эти мальчик и девочка могут находиться сейчас. И время не терпит.

Хесс поднимается, будто хочет показать собеседнику, насколько он торопится. Бринк, однако, не следует его примеру.

– Затем, что тебе надо составить характеристику на одного придурка из «принудиловки»?