Вторник, 26 апреля
С тех пор как Рагнхильд Пеккари решила умереть, жить ей стало намного легче.
У нее был план. Часа два пути на лыжах, если выдержит ночной наст. По прибытии на место, где над рекой каждый год образуется что-то вроде припорошенного снегом ледяного мостика, Рагнхильд разведет огонь и выпьет последнюю чашку кофе. Растопит снег и выльет воду в рюкзак, чтобы он стал тяжелым и в нем не осталось места для воздуха, оттолкнется и на лыжах выкатит на лед, который проломится, если все получится, как она задумала. Иначе придется оттолкнуться еще раз.
Все должно пройти быстро. Ни единого шанса изменить что-либо с рюкзаком на спине и лыжами на ногах. А потом все наконец закончится.
* * *
Рагнхильд хорошо подготовилась к встрече со смертью и действительно встретила ее именно в тот день – правда, не совсем так, как рассчитывала.
Так или иначе, ей заметно полегчало, как только решение было принято. Душа Рагнхильд распрямилась, словно березки в лесу. Тяжелый снег склонил к земле их серые ветви, выгнув арочными дугами. А теперь они расправились и из серых стали фиолетовыми – цвет искупления.
Рагнхильд вышла на пенсию в прошлом году в июне. Главврач произнес речь по этому случаю, но, как видно, плохо подготовился. Перепутал даже год начала работы Рагнхильд в клинике, что можно было просто уточнить. Тот еще проныра. Из тех, кого смущало, что Рагнхильд уж очень задержалась на своем месте. Элизабет – его правая рука – презентовала Рагнхильд открывашку в виде серебристого дельфина.
Элизабет больше двадцати лет на административной должности и плохо представляет себе, чем занимаются они, простые сестры. Поэтому вечно осложняет им жизнь неудобными графиками и лишней работой. И, конечно, всегда выступает на стороне руководства.
В довершении всего – этот дельфин. Рагнхильд выдавила из себя «спасибо», после чего страшно захотелось вымыть руки с мылом.
Во время прощального банкета ее чудом на стошнило на стол с дешевыми бумажными салфетками и покупным тортом. Врачи приходили и уходили. Рагнхильд обменялась взглядами с несколькими медсестрами. Странно все-таки, что коллеги, которых труднее всего поднять со стула, когда пациенту плохо, в мгновение ока слетаются на сладкое.
Кто-то из реанимации спросил: «Что празднуем?» – с набитым ртом. Вечеринка завершилась ритуальными объятиями. Рагнхильд постояла перед шкафчиком, который считала своим почти тридцать лет. Заперла его в последний раз и вышла из больницы с чувством нереальности происходящего и дурацким дельфином в сумке.
В остальном было лето как лето – что-то вроде затянувшегося отпуска. Осенью Рагнхильд решила разнообразить досуг и записалась на курсы вязания, вместе с некоторыми другими бывшими коллегами на пенсии. Не забывала и о спорте, регулярно посещала тренажерный зал и гуляла в лесу. Ну и читала, конечно, – в среднем по книге в день.
Зима миновала почти наполовину. Рагнхильд знала, что в клинике не хватает рук, но ей никто не звонил. Элизабет не желала ее возвращения. Рождество Рагнхильд отмечала одна – странное чувство. До того она всегда предпочитала работать по большим праздникам.
А в начале марта, когда возвращалась из магазина с полными сумками, вдруг вспомнила детство. Тогда Рагнхильд было не больше шести лет, и она пошла на реку с дядей, братом отца. Дядя выпилил во льду прорубь и теперь хотел опустить в нее лодочный мотор. Там же тетя полоскала простыни, но иногда прорубь использовали, чтобы избавиться от ненужного хлама.
В те времена не считалось зазорным выносить на лед вышедшие из употребления холодильники и прочую рухлядь. Все это опускалось на дно по мере того, как лед таял. На этот же раз была готовая прорубь, в которую было достаточно просто все побросать, пока она не смерзлась.
Рагнхильд стояла у самого края. Дядя даже не предостерег ее, чтобы держалась подальше. На ее глазах тяжелый мотор плюхнулся в воду, а потом медленно, словно зависая, стал погружаться, пока не коснулся дна с приглушенным стуком.
Рагнхильд до сих пор помнила это чувство, когда пытаешься заглянуть в глубину. Головокружение от близости смерти и медленный, гипнотический танец мотора в пронизанной солнечными лучами воде. Как будто Рагнхильд затягивало следом и она медленно кружила по нисходящей спирали. А потом со дна поднялось облако ила.
Рагнхильд вспомнила это, возвращаясь из магазина с недельным запасом продуктов, когда вдруг поняла, что ее мотор уже на дне. Девять месяцев миновало со дня выхода на пенсию, когда она сказала себе: «Ну всё, хватит». И это принесло невероятное облегчение. Рагнхильд решила пережить эту зиму, а потом еще «сезон вздохов» – ту пору, когда снег еще лежит толстым одеялом, но уже не держит человеческий вес и то и дело схлопывается с похожим на вздох звуком.
В марте и апреле ходила на лыжах в лес. Каждый день – мела ли метель или светило солнце, не имело никакого значения. В солнечные дни разводила огонь, садилась на подстилку из кожи, снятой с оленьего черепа, и пила кофе с бутербродами. Книг она больше не читала.
