Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле - [197]

— И кто убил Линит Дойл, мы так и не знаем, — недовольно кончил Рейс.

Пуаро замотал головой:

— Ну нет, теперь мы знаем гораздо больше. Мы знаем… мы почти все знаем. Хотя то, что мы знаем, не вмещается в сознание. Однако это так. Только я не могу понять — тьфу! — как же я утром мог быть таким дураком?! Мы же оба чувствовали: она что-то утаивает, и ответ напрашивался: она будет шантажировать.

— Видимо, она потребовала денег за свое молчание, — сказал Рейс, — стала угрожать. Убийца был вынужден принять ее условия и расплатился французскими банкнотами. Как вам такой вариант?

Пуаро задумчиво покачал головой.

— Вряд ли это так. Многие путешествуют, имея при себе деньги — пятифунтовыми бумажками, долларами, и частенько прихватывают еще французские банкноты. Возможно, убийца отдал ей все, что у него было, всю валюту сразу. Но продолжим восстанавливать картину.

— Убийца заходит к ней в каюту, отдает деньги и…

— И она начинает их считать, — подхватил Пуаро. — О, я знаю этот разряд людей. Она непременно пересчитает их, и, пока она считала, она не береглась. Убийца ударил ножом. Сделав свое дело, он подобрал деньги и убежал, не заметив, что у одной банкноты оторвался уголок.

— Может, мы его найдем по этой улике… — неуверенно предположил Рейс.

— Сомневаюсь, — сказал Пуаро. — Он проверит банкноты и найдет изъян. Конечно, будь он скуповат, ему не достанет духа уничтожить тысячефранковую банкноту. Боюсь, однако, и серьезно боюсь, что он человек противоположного склада.

— Из чего вы это заключаете?

— Убийство мадам Дойл и теперь это требовали определенных качеств — смелости, больше того — дерзости, молниеносной реакции, и эти качества не вяжутся с натурой алчной, скаредной.

Рейс грустно покачал головой.

— Пойду за Бесснером, — сказал он.

Ахая и охая, тучный доктор не затянул с осмотром.

— Она мертва не более часа, — объявил он. — Смерть очень быстро наступила — мгновенно.

— Как вы думаете, какое оружие использовалось?

— Ach, вот это интересно, да. Это было что-то острое и миниатюрное. Я покажу, на что это похоже.

Вернувшись с ними к себе в каюту, он открыл саквояж и извлек длинный тонкий скальпель.

— Что-то в этом роде, мой друг, там не был обычный столовый нож.

— Надеюсь, — ровным голосом предположил Рейс, — что ваши скальпели, доктор, все на месте?

Багровея от негодования, Бесснер выкатил на него глаза.

— Что такое вы говорите? Вы смеете думать, что я… известный всей Австрии Карл Бесснер… моими клиниками и знатными пациентами… что я убил ничтожную femme de chambre?[347] Это смешно, абсурдно — то, что вы говорите. Все мои скальпели целы — все до одного. Вот они, все на своих местах. Можете сами убедиться. Вы оскорбили мое звание врача, и я не забуду этого.

Доктор Бесснер, щелкнув, закрыл саквояж, брякнул его на стул и, топоча, вышел на палубу.

— Ого! — сказал Саймон. — Рассердили вы старика.

Пуаро пожал плечами.

— Сожалею.

— Вы не там копаете. Старик Бесснер — классный парень, хотя и немчура.

Тут в каюту воротился Бесснер.

— Будьте любезны, освободите мою каюту. Я должен перебинтовать ногу моему пациенту.

Явившаяся с ним расторопная и ответственная мисс Бауэрз ждала, когда они выйдут.

Рейс и Пуаро стушевались и выскользнули из каюты. Что-то буркнув, Рейс ушел. Пуаро свернул налево. Он услышал девичий щебет, смех. В каюте Розали были она сама и Жаклин.

Девушки стояли близко к открытой двери. Тень Пуаро упала на них, и они подняли глаза. Он впервые увидел улыбку Розали Оттерборн, застенчивую и приветливую, неуверенно, как все новое и непривычное, блуждавшую на лице.

— Сплетничаете, барышни? — укорил он их.

— Отнюдь нет, — сказала Розали. — Мы сравниваем нашу губную помаду.

Пуаро улыбнулся.

— Les chiffons d'aujourd' hui[348],— промолвил он.

Не очень естественно он улыбнулся, и быстрее соображавшая, наблюдательная Жаклин де Бельфор сразу это отметила. Она бросила на стол губную помаду и вышла на палубу.

— Что… что-нибудь случилось?

— Вы правильно догадываетесь, мадемуазель: случилось.

— Что случилось? — подошла к ним Розали.

— Случилась еще одна смерть, — сказал Пуаро.

Розали коротко вдохнула. Пуаро глянул на нее.

В ее глазах мелькнула тревога — и страх, как будто?

— Убита горничная мадам Дойл, — объявил он им.

— Убита? — вскричала Жаклин. — Вы говорите — убита?

— Да, я именно это говорю. — Отвечая ей, он продолжал смотреть на Розали, и дальнейшие слова были обращены к ней: — Эта горничная, изволите знать, видела что-то такое, чего ей не полагалось видеть. И тогда, боясь, что она проболтается, ей навеки заткнули рот.

— Что же такое она видела?

Спросила опять Жаклин, и опять Пуаро ответил не ей, а Розали. Странная у них складывалась партия из трех участников.

— Я полагаю, не приходится гадать о том, что она видела, — сказал Пуаро. — В ту роковую ночь она видела, как кто-то вошел в каюту Линит Дойл — и потом вышел.

Он был начеку — и не упустил ни краткого вдоха, ни дрогнувших ресниц. Розали Оттерборн реагировала именно так, как, по его расчетам, ей и полагалось реагировать.

— Она сказала, кого она видела? — спросила Розали.

Пуаро скорбно покачал головой.

Рядом застучали каблучки. К ним шла, испуганно тараща глаза, Корнелия Робсон.