Картины эксгибициониста - [41]

Я занимал большую из двух спальных комнат в виде буквы L на втором этаже. На первом этаже кухня примыкала к ванной с туалетом, рядом с небольшим холлом. Поскольку моя комната была больше, иногда она служила, к моему ужасу, в качестве гостиной. Нередко возвращаясь домой, один или в сопровождении, я находил у себя Дэйви с его друзьями в очередном «трипе», а на моих пластинках сворачивали косяки. Остатки еды представляли собой рай для бактерий. Александру Флемингу стоило восстать из мёртвых и открыть новый вид антибиотиков. У нас в Дрэйтон Гарденс ему были бы очень рады; шестидесятые однозначно нуждались в его открытиях.

Волей–неволей мне пришлось играть роль разгневанной домохозяйки и ругать, жаловаться и убирать за Дэйви. Я решил украсить нашу кухню в стиле Дали и разлил по стенам краски разных цветов. Для полной картины я взял банку тушенки — свой ужин — и кинул её в кипящую кастрюлю, и когда банка взорвалась, её содержимое осело на ещё не высохших стенах. Я уверен, что моя картина превзошла висящие яйца Дали, хотя бы тем, что была трёхмерной.

Пристрастие Дэйви к наркотикам постепенно стало предметом жестоких шуток. Однажды он по ошибке растолок шоколадку вместе с табаком. У каждой группы той эры насчитывалось немало похожих историй, которыми иногда гордились. Мы не были исключением. В конце концов, трудно было противостоять искушениям, о последствиях мы и не думали — в общем, были очень беспечными. Наша незрелость лишь предполагала защищать свой лагерь, игнорируя настоящие проблемы. Лагерь — это всё, что у нас есть! Мы защищали лагерь! Проблемы могли быть только у других. Лечение и общество анонимных алкоголиков — полное безумие. Я не очень–то помог, видя, как Дэйви съезжал с катушек.

Он сидел в туалете достаточно долго, чтобы я из окна своей L–образной комнаты вытащил охотничий рожок и незаметно расположил раструб над сидящим обдолбанным Дэйви. Приложив губы к мундштуку, набрав полные лёгкие воздуха, я выдохнул с такой силой, что мог разбудить гончих в Ист Гринстеде[28]. Этого было достаточно, чтобы он взлетел с насеста, как ракета с мыса Канаверал. Экскременты разлетелись по собственной орбите. Пришлось его соскребать с потолка — в шоке, оглушенного, запачканного. Удивительно, что он сохранил частичку юмора.

«УБЛЮДОК!» — проорал он. Между нами не было никаких проблем, мы оба смеялись над смешными сторонами всего, что угодно… в те времена.

Шутка прошла, туалет был вымыт. Клео написала, что у неё накопилось достаточно денег, чтобы приехать ко мне. После нашего отъезда в её стране случилось много плохих вещей. В письмах она писала про те же грозные образы, что мы наблюдали тогда сами: один раз мы видели, как коп вытащил пушку просто за то, что кто–то не оплатил парковку. Любой с длинными волосами назывался «пидором». Когда Мартин Лютер Кинг, который не носил длинных волос, встал и рассказал людям о своей мечте и был застрелен за это 4 апреля 1968 года, я решил держать свои мечты при себе!

22 ноября 1963 г. — день убийства Джона Кеннеди навсегда останется в памяти человечества.

Я проехал пять миль из дома до церкви в своём родном городе Уэртинге с огромной пачкой нот, привязанной к раме, прицепил велосипед к перилам и вошел внутрь. В зале было 22 человека, игравших в молодежном джазовом оркестре Уэртинга. Я как обычно перекинулся кое с кем приветствиями; остальные были заняты настройкой инструментов, а дирижёр Вик Йейтс вынул палочку, взмахнул ею, предупреждая, что скоро начинаем. Наш первый тромбонист прибыл последним. Он занял своё место с выражением шока на лице, прошептав пару слов так, что только близко стоявшие могли услышать. Чтобы он ни произнёс, все вокруг забеспокоились. Вику пришлось выяснить причину.

«Не уверен, правильно ли я понял, но по радио сообщили, что президента Кеннеди застрелили» — ответил тромбонист.

В зале воцарилось молчание, все пытались вникнуть в смысл слов. Кеннеди, самый молодой президент Америки, с юной и красивой женой, заслужил любовь европейцев после своей речи «Ich bin ein Berliner» (Я — житель Берлина). Мы знали, что это не так, но всем понравилось. Вряд ли его могли застрелить за это?

Молчание переросло в шум, пока Вик не вознёс палочку. «Номер 48, — сказал он. — Глен Миллер, “Amercan Patrol”». Мы усердно принялись играть свои партии.

Я помню выражение лиц родителей в свете лампы, когда я приехал домой после репетиции — всё стало понятно. Кеннеди был мёртв. Перед тем, как лечь спать, только отец смог сказать что–то существенное: «Америка — это Голливуд. Ничего удивительного, что они пытаются решать свои проблемы с стиле Джона Уэйна».

5 июня 1968 года. The Nice возвращались с концерта на острове Уайт на пароме через пролив Солент. Eщё одну дыру прожгли в достоинстве Америки, и новости распространились быстрее, чем птичка успела метнуть свою бомбу: БОББИ КЕННЕДИ ЗАСТРЕЛЕН В БУФЕТЕ ОТЕЛЯ.

Он что, положил слишком много соуса к мясу? На следующий день он скончался. Пару недель до этого мы начали репетировать композицию Леонарда Бернстайна «Америка», в основном потому, что Ли чувствовал, что она получит такой же продолжительный резонанс, как и «Рондо». Пока я смотрел на море, меня осенило. Мы должны высказать свою позицию обо всём происходящем! Если Боб Дилан и его английский аналог Донован пишут песни протеста, почему мы не можем? Мы сделаем первую инструментальную пьесу протеста! Более чистые образы симфонии «Из Нового света» Дворжака дополнят дело.