Картины доисторической жизни человека - [25]

Точно так же, если не более, поражало первобытного человека и эхо — отголосок его собственного голоса, которое может удивлять даже человека более культурного, чем доисторический дикарь. Неизмеримые пространства тогдашнего леса представляли, без сомнения, немало мест, где эхо повторялось по несколько раз: кто слыхал такое повторяющееся эхо, тот согласится со мной, что дикарю оно могло казаться голосом неведомого существа.

^{Долмен — доисторический памятник каменного века, сложенный первобытным человеком из каменных глыб, так называемых мегалитических камней.}

Во время своих беспрестанных охот первобытный человек не раз присутствовал при смерти животных, сраженных его сильной рукой. Этот быстрый переход живого, деятельного, подчас страшного существа в противоположное — мертвое, покойное, тихое, безвредное состояние — должен был также поражать дикаря. На вид как будто ничего особенного не произошло: две-три раны, нанесенные тем или другим оружием, — а животное вдруг остановилось, упало, стало судорожно биться и, наконец, замерло навеки.

Дикарь задумывается перед этим часто повторявшимся явлением, и целый ряд последовательных мыслей мог зародиться в его голове; сравнения, противоположения, аналогии и умозаключения могли породить целую цепь соотношений, а одиночество, таинственность окружающей обстановки, вечно работающая мысль могли только доразвить начинающееся представление. Нечто покидающее живое существо в момент его смерти и пропадающее наподобие тени, — быть может, подобно этой последней может возродиться снова таким же непонятным образом, как и исчезло, — вот что приходит прежде всего на ум первобытному дикарю. Мир духов невидимых и неосязаемых, но появляющихся и исчезающих, становится в представлении дикаря рядом с миром теней и неведомых звуков, — и целый мир отвлечений, мир идей и фантазий начинает представляться прогрессирующему уму человечества, складываясь впоследствии в системы верований.

Мы видели уже ту обстановку, в которой жил первичный насельник наших северных лесов, видели его самого и его семью, вольной мыслью нарисовали себе его жилище, его охоты, домашнюю жизнь и те первые изобретения, из которых постепенно складывалась основа высшей человеческой культуры. Мы нарисовали жизнь первичной и простейшей формы человеческого сообщества, когда оно состояло из простейшей семьи — всего из отца, матери и дитяти, когда оно не усложнялось еще введением взрослых детей, а с ними и сложностью взаимных отношений, — одним словом, ту первичную единицу человеческой ассоциации, которую можно назвать естественной семьей; из нее, как из кирпичей, сложились все позднейшие усложнившиеся сообщества людей — семьи, и роды, и поколения, послужившие в свою очередь краеугольным камнем высших и сложнейших человеческих ассоциаций.

Только с группированием человека в большие и сложнейшие общественные единицы, стал возможен быстрейший прогресс человеческой мысли и языка, выработка нравственных и общественных начал, приручение животных, появление сознательного культа, — одним словом, все то, что положило основание дальнейшей культуре.

Приложение Д. Мамин-Сибиряк А. В. ЕЛИСЕЕВ Страничка из воспоминаний

I

Жар только что свалил. Дачники, прятавшиеся по своим дачным трущобам, выходили подышать свежим воздухом. Особенно много было публики на Муринском проспекте, около летнего клуба, где летние артисты давали спектакль. Я отправился в театр, чтобы в антрактах подышать свежим воздухом в клубном саду. В Лесном в жаркие дни и душно, и пыльно, а вечером поднимается самая предательская сырость. Это не значит, что Лесное хуже других дачных местностей в окрестностях Петербурга, — такая же сырость, духота и пыль везде.

Не помню, какая шла пьеса, но в один из антрактов знакомые указали на известного уже тогда путешественника, д-ра Елисеева, который гулял по аллее вместе с остальной публикой. Я читал его статьи в «Вестнике Европы» и как-то было странно видеть этого смелого исследователя далекого Востока в каком-то Лесном, которое ни в географическом, ни в этнографическом, и ни в каком вообще отношении не замечательно. Через минуту мы были представлены друг другу и сидели на садовой террасе.

— Я никак не ожидал вас встретить именно здесь, — удивлялся я, по привычке наблюдая нового человека. — Даже как-то странно…

— И я тоже удивляюсь, что встретил вас в Лесном. У меня здесь постоянное местожительство…

— Да? А я нанял здесь дачу.

— Как дачное место, Лесное, пожалуй, неудобно. Очень много летом набирается публики, а мы начинаем жить, когда дачники разъедутся, т.-е. поздней осенью. Главное удобство — безусловная тишина, а это самое важное при работе.

По своей наружности д-р Елисеев ни чем особенным не выделялся. Среднего роста, белокурый, с серыми глазами, с русским лицом — и только. Он был одет в белый военный китель и походил на армейского офицера. На первый взгляд несколько поражала торопливость его движений и какая-то особенная быстрота взгляда, точно он постоянно куда-то спешил.

Наружность «известных людей» редко совпадает с тем представлением о них, какое составляешь о них по их сочинениям. Так было и здесь. Первое впечатление меня вообще не удовлетворило, и я понял его, как тип, только познакомившись с ним ближе, в его рабочем кабинете, среди его коллекций, книг и разных редкостей, собранных со всего света. Только в этой обстановке он делался самим собой, тем Елисеевым, которого я уже ранее знал по книгам. Это был, если можно так выразиться, неисправимый путешественник, жертвовавший всем для любимого дела и десятки раз рисковавший для него собственной жизнью.