Карманный атлас женщин - [53]
— Так ему и сказала?! Дура, блин. Ну я не могу.
— Ну ты же меня знаешь.
— И что, и что он?
— А он встал так, вот, и этими своими глазами так на меня удивленно смотрит типа «и что?». А я в смех, а он: «А что, спросить нельзя?», прикинь, как я его, а он застеснялся, покраснел, а я: «Ну, допустим, можно», как. И его ребята тоже в смех. А сам красный как рак, ой, не могу, думала, обосрусь на месте.
И стайки Кур перемешаются от класса к классу, от туалета до закутка, где смолят, потому что старшеклассницы — известное дело — на пороге экзаменов в лицей. Практически такие же старые, как их мамашки. Те же проблемы, те же прически. То же кудахтанье. Охренеешь.
Когда планируешь тайную революцию у себя в микрорайоне, то такое бессмысленное кудахтанье безумно раздражает.
Марыся подошла к девчонкам, сбившимся в кучку. Сапожки, джинсики облегающие, курточки, не закрывающие живота, и флюид, много флюида.
— Не можете, мать вашу, заткнуться? Слушать противно.
— Что?? Что ты, засранка, сказала? Девочки, вы слышали? Я не могу. Я в шоке. Мелкая разъеба сбежала с уроков и нам еще указывает. А ты не слушай, если не нравится, мала еще слушать нас, какашка. Не понимаешь, что старшие говорят, вот и отвали, кусок дерьма. А не нравится — выходи на девчачью стрелку на топорах и ножах. Или на дуэль, корова. Один на один. Чеснок. По мозгам получишь — побежишь так, что ноги из жопы повылетают.
Марыська уже лежала на полу, а девчонки драли ее когтями и пинали, приводя в чувство реальности. Прекрасное завершение дня в школе. Ничего лучше не придумали, как устроить началку с гимназией в одном здании. Когда же она наконец вырвалась из лап банды клюющих ее Кур, то сразу побежала в костел. Перепуганная, но гораздо более того — взбешенная. Еще никто в жизни не бил ее, что же это творится! За одно-единственное мимоходом брошенное замечание так отдубасить?! Неееет…
Вошла в костел и встала с вызывающим видом.
— Значит, так у нас получается, Мария, просто супер. Я тут молюсь тебе, цветочки приношу, а ты притворяешься, будто не видишь, что со мной в жизни происходит. Кофточку порвали, джинсы испачкали, волосы растрепали. Такой, значит, итог воспитания старших классов. Нет чтобы сказать им, запретить, припугнуть — сидишь там себе на образе, неизвестно чем довольная, и взираешь благостно. А зачем ты тогда такая вообще нужна? Ты нужна, чтобы польских женщин защищать. Чтобы в любой ситуации их под свои синие покровы прятать. Стыдно тебе должно быть, небесная трусишка!
— Ишь ты, Марыся, умная какая! А кому я должна помогать, тебе? Шпана, разрушительница, перестань бунтовать. А то слишком уж, слишком. Слишком слишком. Успокойся и не выделяйся из массы. Будешь как все — и я помогу тебе. А пока что справляйся сама, как можешь. Научись родину любить, которую тебе дед с прадедом кровью своей отвоевали, уважай сделанное людьми. Уважай город-страдалец, по которому войны туда-сюда прокатились, весь его перепахали. Не разрушай, а строй и поддерживай. Укрась хотя бы балкон, флаг сшей. Пластинку ансамбля «Мазовше» купи!
Она знала, что у бомжей, которые всегда около помойки крутятся, есть винил по злотому за штуку. Пошла, порылась в коробках. Нашла! Черный конверт, на котором девушка и парень, поют, танцуют. Непонятно чем довольные. Взяла. Заплатила. Пошла домой послушать.
Проигрыватель стоял в большой комнате родителей. В это время в доме было тихо — все или на работе, или дома спали после обеда. Под иглой зашуршали первые такты мелодии.
Из колонок хор пел о птичках, девушках на выданье, о лугах за полями. Здесь, на западе столицы, среди стандартной застройки и перекрестков, такие песни как китайские сказки. Нет здесь ничего для девочек. Один им только путь — замуж, одно для них занятие — лентами косы украшать.
Марыся сидела на коврике как загипнотизированная и не знала, что делать с чувством, охватившим ее, когда она слушала пластинку.
И тут коврик воспарил, закружил девочку, завертел, все быстрее и быстрее. И видит она: там, внизу, сорочки домотканые, жилетки расшитые, платочки расписные. Все говорило о достоинстве крестьянского сословия, о самоидентичности, о бедности с нищетой, короче — этнографический музей-заповедник. Ну и где здесь Варшава? Где Золотые Лампасы, Столичный Променад, Редуты Торговли и Грады Небесные,[51] где? Свиней пасти, коров доить, поставки осуществлять, транспортировать, торговать и подкармливать столичных экзекьютив-менеджеров, персонал-экаунт-битчес и прочих контрол-консалтинг-бренд-байерсов.
Все. Стоп, я этого больше не вынесу, это какое-то страшное вранье, от которого не отделаешься. Я себе, блин, эти песни мурлычу под нос. Я хоть как-то по-настоящему чувствую, переживаю. Вирусы приступили к своей работе. Организм начинает погружаться в болезнь.
Марыся поужинала, ответила, что «в школе все нормально», выслушала ворчанье бабушки, что днем у соседей громко музыка играла и что опять она не могла добраться до туалета, потому что все о ней забыли. И что пришлось ей сходить под себя, на кровать.
— Что?! На кровать?! И вы только сейчас мне говорите?! Нет, я сойду с ума, и это все тут лежит, впитывается, тухнет. Господи, вы, мама, квартиру в бардак превращаете. С вами хуже, чем с ребенком, дурдом какой-то. Жаль, мама, что вы не взяли все это и не размазали по стенке, ей-богу.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Художник-реставратор Челищев восстанавливает старинную икону Богородицы. И вдруг, закончив работу, он замечает, что внутренне изменился до неузнаваемости, стал другим. Материальные интересы отошли на второй план, интуиция обострилась до предела. И главное, за долгое время, проведенное рядом с иконой, на него снизошла удивительная способность находить и уничтожать источники зла, готовые погубить Россию и ее президента…
Политический заключенный Геннадий Чайкенфегель выходит на свободу после десяти лет пребывания в тюрьме. Он полон надежд на новую жизнь, на новое будущее, однако вскоре ему предстоит понять, что за прошедшие годы мир кардинально переменился и что никто не помнит тех жертв, на которые ему пришлось пойти ради спасения этого нового мира…
О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.
Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.
В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.
Мой рюкзак был почти собран. Беспокойно поглядывая на часы, я ждал Андрея. От него зависело мясное обеспечение в виде банок с тушенкой, часть которых принадлежала мне. Я думал о том, как встретит нас Алушта и как сумеем мы вписаться в столь изысканный ландшафт. Утопая взглядом в темно-синей ночи, я стоял на балконе, словно на капитанском мостике, и, мечтая, уносился к морским берегам, и всякий раз, когда туманные очертания в моей голове принимали какие-нибудь формы, у меня захватывало дух от предвкушения неизвестности и чего-то волнующе далекого.
Ольга Токарчук — «звезда» современной польской литературы. Российскому читателю больше известны ее романы, однако она еще и замечательный рассказчик. Сборник ее рассказов «Игра на разных барабанах» подтверждает близость автора к направлению магического реализма в литературе. Почти колдовскими чарами писательница создает художественные миры, одновременно мистические и реальные, но неизменно содержащие мощный заряд правды.
Павел Хюлле — ведущий польский прозаик среднего поколения. Блестяще владея словом и виртуозно обыгрывая материал, экспериментирует с литературными традициями. «Мерседес-Бенц. Из писем к Грабалу» своим названием заинтригует автолюбителей и поклонников чешского классика. Но не только они с удовольствием прочтут эту остроумную повесть, герой которой (дабы отвлечь внимание инструктора по вождению) плетет сеть из нескончаемых фамильных преданий на автомобильную тематику. Живые картинки из прошлого, внося ностальгическую ноту, обнажают стремление рассказчика найти связь времен.
Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.
Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.