Карманный атлас женщин - [10]

Витек понял свою ошибку, что в нервной обстановке он этажи перепутал и мужика ни за что ни про что избил. Склонился, стало быть, над ним вежливо и по всем правилам прощения попросил. Вернулся с Тадеком домой, но как-то им не по себе было; тогда взяли они бутылку и снова пошли на этот пятый этаж. Баба их не хотела впускать, но в конце концов они ее уговорили, ну, начальница, дорогуша, ошибочка вышла, если что не так, простите великодушно, ну, глупо получилось, просим прощения, извиняемся! И так замирялись с тем мужиком, что две недели не просыхали. А потом бедный Витек попал в зависимость от пагубного пристрастия, потому что Тадек рядом жил, да и тот мужик тоже напротив, Рыжий его звали.

И вот так он уж много лет с водярой. Но на Пасху завяжет, потому как Богу обет дал.

Тяжко тянулись дни на базарчике, в секторе старья. Мария стала снова Черной Манькой и старалась никак не реагировать на превратности жизни. Песни пела или из горла тянула. Но пришел как-то раз Дарек, в смысле муж ее какой-никакой, и тогда Худой Бронек из Бемова хотел ему врезать, но Мария прервала акт вершения справедливости. Дарек пришел, потому что Мария якобы какие-то деньги ему задолжала, да и ребенок вот-вот должен у них с Тереской появиться, и на пеленки нужно. А денег-то и не было, торговля шла плохо, так что Мария сняла золотой браслет, который у нее с первого причастия на руке, и прежде, чем успела вспомнить, о каких таких деньгах речь, просто дала Дареку остатки былой роскоши, и разошлись. Почему я ничего не чувствую, думала она, в сериалах люди, когда расходятся, рыдают, скандалят, а я ничего. Грустно? Ну, может, и есть чуток. Вот только отупение заслоняет все остальные чувства.

Водка, что ли, у меня горит внутри? Или это отцова болезнь, когда внутри болит, а снаружи — отупение?

Не хватало еще, чтобы я свихнулась.

Мария вставала утром и первым делом пыталась понять, не сходит ли она с ума. Она не знала, что делают сумасшедшие, но решила повнимательнее за собой следить. Быть чокнутой бабой — это все, это конец, это уход из жизни. В трамвае все сторонятся, на базаре убегают, не желают знаться. Дети плюются с близкого расстояния, над головой кружат мухи, жуть. Мужик — пускай псих, даже вонючий, — тот может быть мудрецом. А глупая баба — это ведьма, которая маленького Яся держит в клетке.[12] Сумасшедшая с чердака, обложенная книгами и тайными записями. Это знахарка, травница, вытравляющая зародышей. Костлявая, с длинными волосами. Кривой нос и никаких шансов на складную жизнь.

Когда-то в родном доме она начинала день с уборки. Теперь и думать об этом забыла. Вытрясала в рот из пакета вчерашние крошки и шла в ванную. Открывала дверь (лампочка никогда не горела), выскребала пальцем остатки зубной пасты и приводила себя в порядок перед работой. Смотрела в осколок зеркальца: сначала пристально в глаза, потом — оглядывала лицо. Вроде как все на месте, руки немного тряслись после вчерашнего, но в принципе нормально, пройдет после первой стопки. Потом она одевалась. Вытаскивала из коробки такие грязные тряпки, что с непривычки могло бы стошнить. В восемь утра трудно вообразить, что тряпка — это тюль, а смердящие джинсы — бархат. Все висит, Мария похудела от недоедания, стала походить на смерть, страшную палку со скрипучим голосом.

«Что это вы, пани Марыся, худенькая такая, прямо скелетик. Худеть вам совсем не идет, зря вы это, как девочки с рекламы хотите быть, тоже без сисек, трупики костлявые, неизвестно откуда только у них силы берутся ноги переставлять. У женщины должно быть чем вздохнуть и на что сесть». У Марии ничего больше не было, даже груди, и нужды ее иметь она не видела. Ребенка нет и не будет, так на кой ей грудь. Как Дарек пошел к Тересе и ребеночка ей заделал, одна соседка так прокомментировала ситуацию: «Ой, надо было мужика к себе подпускать и детей ему нарожать, как бог велел. А то такие ленивые стали, что даже ноги им лень расставить».

И Мария пошла к гинекологу, впервые в жизни. Думала, может, они как-нибудь не так с мужем делали или что. Чуть не померла со стыда, рассказывая врачу «про это», но тот послал ее на анализы, и выяснилось, что Мария бесплодна. Значит, что? Значит, никогда? «А это значит, дорогая моя, что надо взывать в молитве к милости Божьей и лекарства какие положено принимать, а лучше собачку завести и о ребенке забыть». Мария никогда о потомстве не думала, но чем больше осознавала, что не сможет его иметь, тем больше его желала. Может, ребенок вызвал бы в ней какие-то теплые чувства? Маленькая принцесса или маленький принц. Она брала бы его с собой на базар, ставила бы колясочку рядом, и малыш бы на воздухе был, и сразу работа и прогулка в одном флаконе. Пить бы бросила. Нет, при ребенке она бы никогда не спилась! Устроила бы ему уголок, собирала бы игрушки, покупала красивую одежку или сама шила. Ведь когда-то она хорошо шила на машинке куклам и даже себе платье-костюм сделала. А уж как бы она любила этого ребеночка, боже мой. Как бы прижала, ти-ти-ти, маленькую свою кнопочку, и никакого вам манежа, а только на руках так бы и носила день и ночь. Может, и мужик какой нашелся бы в помощь, а если нет, ничего, переживем. Справимся. Как сейчас.