Карл Либкнехт - [63]
«За моим окном суетятся птицы, — пишет Либкнехт в другом письме, — и никогда в жизни я не наслаждался от зари до вечера (я встаю рано — еще до петухов) такой очаровательной и разнообразной музыкой, как теперь»…
Мрачно и душно в Люкау. Глухо и тоскливо в каторжной тюрьме, где Либкнехту приходится заниматься сапожным ремеслом и выделыванием бумажных картузов. Проклятой бойне пока не видно конца. А все думы великого революционера посвящены, конечно, ей, этой нескончаемой резне, в которой гибнет цвет рабочего класса всего мира. «Война и многообразное несовершенство мира тебя мучают и печалят, — пишет он своему сыну-подростку. — Без сомнения, они должны омрачать каждого из нас. Но из этого мрака есть спасительный выход, правда — только один: твердая решимость сделать целью своей жизни устранение существующих зол. Не должно быть жизни, предоставляющей итти всему так, как оно идет; нужна только такая жизнь, которая готова пожертвовать собою для других» (письмо от 18/III 1917 г.).
Тяжело полоненному орлу в тюрьме. Каждая его мысль принадлежит борьбе рабочих. Каждая капля крови зовет туда, где уже закипают первые революционные бои. Жадно ловит он каждую весточку с воли. А ему в это время приходится в тюрьме заниматься исследованием о «законах движения».
«С моей главной работой («законы движения») произошла заминка. Основная ее часть в первоначальном наброске уже давно готова, но еще (несколько хаотична. Теперь надо приводить ее в порядок, объединять, разрабатывать. Такой труд привлекает меня всегда гораздо менее, чем духовное зачатие произведения, его рождение и первый рост» — пишет он в письме от 10 июня 1917 г. Карл Либкнехт ищет забвения от тех мыслей, которые не дают ему спокойно жить, и не находит его. Сломить железные решетки еще нельзя — он это знает. А вольное сердце так жаждет свободы… Если не зажать его в кулак, то будет плохо: не вынести этих мук, не справиться с этой страстной мучительной жаждой выйти на волю и приобщиться к борьбе рабочих против их врагов. «Терпение и терпение» — говорит себе на каждом шагу Либкнехт. К себе лично он при данной обстановке должен обращаться с этим призывом. Но другим, не закованным в цепи, не замурованным в каменном мешке каторжной тюрьмы, другим, находящимся на воле, он дает иные советы. Рабочим, которых их социал-шовинистские вожди заклинают еще «потерпеть», пока кончится война, Либкнехт в маленькой записочке (от 9 дек. 1917 г.) передает другой завет:
— Терпение — добродетель рабов. Для уничтожения рабства необходимо удвоеннное нетерпение!
В это же время в другой тюремной клетке томится Роза Люксембург. Все помышления этой великой революционерки тоже принадлежат, конечно, разгорающейся освободительной борьбе пролетариата. «Розу навещай возможно чаще, — пишет Карл своей жене, — пиши ей и заботься об ее здоровье. Скажи ей, как много и с какой любовью я о ней думаю…»
Все думы — на воле. А там решается прежде всего вопрос о том, быть или не быть самостоятельной коммунистической рабочей партии, наступил ли уже момент для окончательного разрыва со старой «единой» с.-д. партией, с новым объединением «всей оппозиции», где большинство составляют центристы.
21—23 сентября 1916 г. состоялась всегерманская конференция «старой» с.-д. партии. Группа «Интернационал» еще участвует в ней. Сторонница этой группы Кэте Дункер выступает на конференции с бичующей речью, но на окончательный разрыв группа еще не идет. Друзья Либкнехта в листках и на собраниях напоминают сторонникам Эберта и Шейдемана слова старого Бебеля, которые еще вчера цитировались всеми: «Пока я дышу и могу писать и говорить, иначе не будет: я останусь смертельным врагом этого буржуазного общества и этого государственного порядка, я буду постоянно подкапываться под их жизненные основы и постараюсь устранить их, как только смогу». В ответ на это социал-шовинисты только смеются спартаковцам в лицо. Что раскол неизбежен, это уже ясно и тем, кто раньше не видел этого. Но тем не менее эта операция, одна только могущая принести спасение, затягивается. Летом 1917 г. в статье «Борьба против Легина» Либкнехт из тюрьмы высказывается за раскол: «Расколоть организацию, которая стала путами для классовой борьбы, означает увеличить боеспособность рабочих». Но на воле спартаковцы к расколу еще Не созрели. Да и сам Либкнехт ставит вопрос о расколе только еще в общей форме.
В конце марта 1917 г. бременская группа «Arbeiterpolitik», сблизившаяся в ходе войны с В. И. Лениным, выступает с открытым и настоятельным призывом немедленно образовать «лево-радикальную» (как тогда говорили в Германии — слово «коммунистическую» еще не употребляли) партию, другими словами, приступить к слиянию всех «лево-радикальных» пролетарских ячеек, сгруппировавшихся в «Союзе Спартака», у бременских «лево-радикалов», в группе «Интернациональных социалистов Германии» (руководитель их Юлиан Борхардт в Циммервальде близко подошел к позиции В. И. Ленина) и др. Главное условие, которое выдвигалось инициаторами предложения, заключалось в объявлении решительной войны центристской организации «Sosialdejnokratische Arbeitsgemeinschaft», возглавлявшейся Гаазе, Каутским и Бернштейном, которая созывала свой «учредительный» съезд и считала еще выгодным для себя приглашать на него также левых. Однако оказалось, что столь насущное дело и теперь еще не удалось. Создание самостоятельной партии против социал-шовинистов и центристов все еще, увы, откладывалось, к великому вреду для дела. Самая сильная из пролетарских групп — группа «Интернационал» — вое еще считала возможным оставаться в организации ««Arbeitsgemeinschaft», правда, при условии гарантии за ней известных прав на самостоятельность и свободу действий, т. е. при условии вхождения на правах самостоятельного «Союза Спартака». Действительное объединение всех пролетарских групп германских интернационалистов состоялось только через год с лишним, а образование самостоятельной коммунистической партии Германии — только в декабре 1918 г., после того как революция освободила из тюрьмы Карла Либкнехта и Розу Люксембург…
