Карл Либкнехт - [42]

Два отрывка из письма к сыну — оба крайне примечательны:

«… Я просматриваю как раз Плетца, его «Историю», и бросил взгляд на пестрое и глубокое разнообразие человеческих судеб. И когда я читал, на меня веяло с каждой страницы тем настроением, в котором я когда-то пробегал эту книгу, впитывая ее в себя своим мечтательным воображением. Мне казалось, что я перебираю сухие цветы с их смутным волнующим запахом.

«Этот период становления духа во всем его очаровании должны пережить и вы. Я весь преисполнен теперь этим желанием. Вы будете в позднейшие годы много беднее, если лишитесь этого, — и я хочу поэтому, чтобы вы это испытали.

«Я сам прошел, прочувствовал и пробрался через все заблуждения человеческого сердца. Не может быть ничего такого в твоей жизни, чего я не понял бы, чего не мог бы простить и не простил бы тебе, если бы только увидел такое стремление итти вперед, навстречу высокому солнцу, в бесконечное величие мира. Ты должен дышать полною грудью, и я хочу видеть тебя широко раскрывающим свои объятия всей вселенной. Я хочу это видеть, я жду этого. Открой же свое сердце, и пусть оно переполнится всеми этими чувствами и сделает тебя счастливым. Руководись доверием ко мне и любовью к нам ко всем и к людям. Тогда работа твоя станет легкой и будет для тебя не тяжелым грузом, а счастьем и восторгом».

На фронте Карл Либкнехт все-таки улучает время, чтобы читать.

«Я прочитал здесь три пьесы Эврипида: «Медею», «Ипполита» и «Ифигению в Тавриде». Во всех трех попадаются замечательные места. Читаете ли вы уже греческие трагедии? Эсхила или Софокла? Скоро вам придется этим заняться. Тогда ты познакомишься поближе и с нашими поэтами».

А сыну на вопрос о том, что читать ему в данном возрасте, Карл Либкнехт отвечает с франта:

«Ты спрашиваешь, что тебе читать. Я советую прежде всего какую-нибудь историю литературы. Затем возьми все сочинения Шиллера и просматривай их, сначала бегло, потом основательно несколько раз. Потом достань Клейста и Кернера, некоторые томы Гете и Шекспира, Софокла, Эсхила и Гомера. Лакомься сначала всем, а затем останавливайся и изучай внимательно. Проводи целые часы наедине с книгами. Тогда они станут твоими друзьями, а ты их поверенным. Мне не хотелось бы тебя ни к чему принуждать. Ты должен искать сам — каждый идет своей дорогой. Впрочем, и об этом мы скоро поговорим» (31/Х 1915 г.)..

Таким глядит на нас Либкнехт из писем, написанных на фронте в 1915 г., в обстановке, когда в любую минуту шальная пуля могла оборвать его жизнь. «Я не теряю ни на минуту бодрости духа, и, раскрыв свои объятия навстречу миру, я полон переживаний… Природа — сверкающий огнями замок фей. Нехватает слов, чтобы описать ее полное кротости величие… Звезды… бледный месяц… Вот он появился в виде красноватой точки, вот вырос золотой его венец, вот он становится ярче, окрашивается розоватой желтизной, вот наконец он выплывает там, далеко, над гранью лесов, где впервые показалось его красноватое сияние; таинственно, как опал, переливается он в расселинах, на склонах холмов, на широких крышах, покрытых снегом хижин. И вдруг — все кругом начинает сверкать, весь небосклон загорается светом, и месяц растворяется в нем, как в воздухе легкий пар. Он сверкает, сияет, ослепляет — и всходит на свой трон сегодня и всегда…»

А в другом письме: «Наступила совсем зимняя погода, и сегодня утром я мог умыться снегом — истинное наслаждение» (письмо от 25/Х 1915 г.). Умыться снегом — истинное наслаждение! Как характерно это для тогдашнего самочувствия Карла Либкнехта. Земля кругом «умывается» кровью. Последнюю каплю собственной крови Либкнехт готов отдать в любую минуту — чтобы прекратить это побоище… Умыться самому снегом. Помочь всему окровавленному человечеству «умыться снегом», очистить землю от тех ужасов и грязи, в которые вверг ее империализм! Путь для этого один — через чистилище великой пролетарской революции!..

* * *

В 1915 г. с депутатской «неприкосновенностью» еще считались настолько, что Карла Либкнехта отпускали с фронта в Берлин на сессии. Разумеется, каждой такой возможностью Либкнехт пользовался, чтобы окунуться в политическую работу, повидать друзей, подкрепить организацию. В первый раз попал он с фронта в Берлин в начале 1915 г. Слежка за ним стала еще неусыпней и участие его в нелегальной работе было теперь сопряжено с особенными трудностями и с колоссальными опасностями. Тем не менее Либкнехт сразу же, не теряя ни минуты, входит в работу. Лучшим практическим организатором группы «Спартак» в это время был Лео Иогихес (Тышко), погибший в 1919 г. столь же геройской смертью, как и Роза с Карлом. По поводу смерти Тышко Коминтерн писал в 1919 г., что Роза Люксембург — это светлый ум спартаковского движения, Карл Либкнехт — его пламенное сердце, а Лео Тышко — его железная рука…

В мае 1915 г. Италия вступила в войну на стороне Антанты. Это послужило поводом для новой патриотической шумихи. Германские социал-шовинисты, поощряемые «своей» буржуазией и штабом «своего» главнокомандующего, посылали специальные «социалистические» делегации (во главе с пресловутым Зюдекумом) в Италию с целью «уговорить» итальянскую буржуазию и итальянских с.-д. воздержаться от выступления на стороне Антанты. Миссия эта, конечно, успеха не имела, ибо тут действовали факторы посильнее, нежели чары г-на Зюдекума. Италия вступила в войну на стороне противников Германии. Тогда германские социал-шовинисты получили заказ: поднять такой же вой, как 4 августа 1914 г., а по возможности выть еще громче. Этому «патриотическому» вою теперь, однако, противостояла уже более организованная сила, нежели в самом начале мировой войны. Спартаковцы действовали уже в эту пору систематически и планомерно, находя все больший отклик в широких массах пролетариата. Либкнехт, находившийся в это время в Берлине, написал листок, получивший громадное распространение: «