Карл Бруннер - [9]
Карл оглядывается. Он видит, как шпик бежит по мостовой и вскакивает в следующий трамвай.
«Неплохо! — думает Карл. — На беговой дорожке в Груневальде он мог бы получить седьмой приз!»
Шпик едет следом за ним и тоже стоит на ступеньке.
«Шпику наплевать, что это запрещено. Его кондуктор не прогонит», думает Карл и больше не оборачивается. Однако, он, как воробей, смотрит вбок и ясно видит, что шпик не спускает с него глаз.
«Я должен соскочить до остановки, — говорит себе Карл, — иначе он меня сцапает. Итак, на следующем перекрестке… и сразу смыться за угол. Посмотрим, умеет ли господин шпик так же хорошо соскакивать на ходу!»
В эту минуту он не чувствует ни страха, ни горя. Его лицо торит от возбуждения, как на спортивном состязании.
«Вот Ульмерштрассе! Но тут, как назло, стоит на посту дурацкий полицейский и регулирует движение. Он сразу схватит меня, как только увидит, что я соскакиваю на ходу… Вот он поворачивается в другую сторону… Внимание!.. Податься назад, а то еще попадешь под вагон… Гоп!..»
Когда полицейский снова повернулся, мимо него пробежал маленький мальчик, который свернул затем на Ульмерштрассе. Полицейский не видел, откуда мальчишка появился. Но зато он заметил, как с трамвая спрыгнул какой-то господин. Ого! Полицейский хватает его за руку.
— Полегче, господин! — говорит он ему. — Вы соскочили на ходу с трамвая.
— Пустите меня! — кричит тот раздраженно. — Я при исполнении служебных обязанностей… — и хочет вырваться.
— Я тоже при исполнении служебных обязанностей, — спокойно говорит полицейский. — И поэтому вы заплатите три марки штрафа!
— Черт подери, не понимаете вы, что ли?
— Ну, ну, потише, — угрожающе повышает голос полицейский.
Взбешенный сыщик показывает, наконец, значок тайной полиции. Его пропускают, и он мчится дальше.
«Кто же виноват, что он такой „тайный“? Его и узнать нельзя».
Полицейский пожимает плечами и плавным движением дает дорогу подъезжающему автомобилю.
Когда сыщик вбежал на Ульмерштрассе, маленькая тихая уличка была совершенно пуста. Навстречу ехал только зеленый фургон с хлебом. Унылая кляча трусила рысцой.
На высоких козлах сидел парнишка лет пятнадцати и насвистывал песню:
— Куда же пропал этот проклятый мальчишка? — сердится шпик. — Как сквозь землю провалился!
Он медленно идет вдоль улицы, зорко глядя по сторонам.
Фургон с хлебом поравнялся с ним и проехал мимо.
На фургоне написано: «Генрих Хош — хлеб хорош», а внизу намалеваны разные хлебцы и булочки.
Сыщик даже не обернулся вслед проехавшему фургону. Да и к чему?
На заднем сидении фургона, там, где открываются дверцы, сидит маленький мальчик в матроске и, презрительно ухмыляясь, косится на сыщика. Сыщик все дальше и дальше уходит по Ульмерштрассе, глядя прямо перед собой.
Хлебному фургону предстояло объехать еще много клиентов. Он останавливался у маленьких ресторанов и пивных. Хельмут, мальчишка из пекарни, соскакивал с козел и звонил в большой колокольчик. Из ресторанов выходили люди и брали хлеб, аккуратно уложенный в корзины. Карлуша, сидевший сзади, отворял и закрывал дверцы.
Потом он попросил Хельмута позволить ему звонить в колокольчик. Это Карлу очень нравилось. Большой красивый колокольчик висел на ремне. Фургон иногда останавливался у шикарных домов. Карлуша раскачивал колокольчик и забывал на время о своем горе.
Франц Шрамм ждал его в назначенном месте около пекарни. Над витриной была надпись: «Генрих Хош — хлеб хорош». Франц беспокойно ходил взад и вперед. Он ждал уже почти два часа. Его начинало тошнить от теплого хлебного запаха пекарни, а Карла все нет как нет.
Не арестовали ли его?
Начало смеркаться, и в пекарне уже зажгли свет, когда подъехал фургон с хлебом. Хельмут соскочил с козел.
«У Марихен есть жених…» весело мычал он себе под нос.
Франц подошел к нему и зашептал:
— Ты уже знаешь, что случилось у Бруннеров?
Хельмут, высокий худощавый мальчик, только кивнул головой. Хельмут вообще говорил только тогда, когда это было совершенно необходимо.
— Подумай только! Карл тоже исчез! — шептал Франц с озабоченным лицом. — Ты его нигде…
Францу не пришлось закончить фразу, потому что Хельмут, вынимая из фургона пустые корзины, молча указал головой в темный угол. Франц поднял глаза и узнал своего друга.
Свет из окна пекарни падал на фургон и освещал только одну его половину. Карлуша поступил очень умно, что продолжал скрываться. Ведь вокруг дома, наверно, все еще шныряли проклятые ищейки.
Франц подошел к Карлуше и стал рядом с ним в тени.
— Как ты избавился от шпика? — радостно улыбаясь, спросил он.
Но Карл ничего не ответил. Дрожащими руками он уцепился за Франца:
— Что с матерью?
Весь вечер он ездил с Хельмутом в фургоне; ему было разрешено звонить в колокольчик, и иногда он даже забывал о своей беде. Но теперь, когда они снова подъехали к дому, у мальчика опять перехватило дыхание, и ему казалось, что голова у него крепко-накрепко стянута холодным железным обручем. «Что с матерью?» был его первый вопрос.
— Они ее не поймали, — улыбаясь, ответил Франц и положил руку на Карлушино плечо. — Она скрылась! Через окно, по крышам… Испарилась!
