Карфагена не будет - [5]

Ленька Колычев любил сильные ощущения и свободное время, которого, кстати сказать, было у него хоть отбавляй, проводил на Лысой горе. Порывистый и бесшабашный, он мог, не задумываясь, скатиться по склону где угодно. Он проложил первый след через трамплин «школа мужества».

Никита с Костей приближались к горе. У подножия Костя остановился и, заслонясь от солнца рукавицей, посмотрел на вершину.

— Гляди, гляди! — закричал он. — Ленька с большого прыгает!

Воткнув палки в снег, они наблюдали за лыжником. Секунда, вторая, третья… Прыжок! Словно птица с распростертыми крыльями, Ленька, раскинув руки, взлетел кверху.

— Здорово! — вырвалось у Кости.

— Прилично, — поддакнул Никита, — мастер он на эти штуки.

Колычев, поднимая лыжами снежную пыль, сделал крутой разворот, с шиком подкатил к прибывшим.

— Салют, начальство! — Он взмахнул кубанкой. — Дома-то не сидится? С большого прыгнуть захотелось? — на губах вспыхнула и тотчас угасла презрительная усмешка, а в черных глазах замерцали злые огоньки. — Милости просим, храбрецы!

Наглый тон, которым были произнесены эти слова, возмутил Костю. Хотелось ответить резко, так резко, чтобы Ленька понял все свое ничтожество, понял, что давным-давно его никто не боится. Но Ленька обращался к Никите. Костя украдкой метнул взгляд на друга: тот был спокоен. Никита сразу разгадал хитрый маневр противника: Ленька надеялся получить отказ. Тогда бы ребята убедились в трусости пионерского вожака, и он, Ленька, мог бы всем рассказать о слабодушии соперника.

— Кататься и приехали, — проговорил Никита. — С большого прыгнуть попробую.

— С большого?

— Прыгаешь же ты, и я, значит, смогу.

— Расшибешься с непривычки! Тренировка нужна, а ты…

— Привыкать буду.

Лыжники стали подниматься на вершину. Никита печатал на снегу аккуратные «елочки», Ленька шел «лесенкой». Костя, чтобы поскорее завершить подъем, спешился, взял под мышку лыжи и бодро затопал в гору. Толя Карелин, тот, что выкупал его в сугробе, фыркнул в кулак и, прищурив плутовские, с искрой, глаза, громко возвестил:

— К нам губошлеп пожаловал! Эй, младенчик, почему веревку из дома не прихватил? На буксире в гору легче!

И, повернувшись к приятелям, обступившим его тесным полукольцом, дополнил:

— Куда малявки лезут? Подует ветер, снесет младенца с кручи, кости перемелет, как на мельничных жерновах. Родители совсем не смотрят за ними.

— Как-нибудь на ногах удержусь, — ответил Костя, бросил на снег лыжи и стал распутывать ремни креплений. — Не бойся, не сдует.

— То-то и видно, что устоишь. Показал, как на ногах держишься. Высох уже? За воротником, небось, сыро?

— И просох! А вывалять в снегу любого можно. Подобрался-то сзади. Со спины зашел, как трус.

— Может, силой померяться хочешь? — Толя гневно сверкнул глазами и расправил плечи. — Давай!

— Давай, не запугаешь…

— Взвесь-ка и знай, кого трусом обзываешь! — Ленька поднес к самому Костиному носу кулак.

— Чуть побольше моего, — ответил Костя, проделывая то же.

Препирательства продолжались. Противники, как два петуха, наскакивали друг на друга. И вспыхнула бы настоящая драка, но подоспел Никита. Не обращая внимания на колычевцев, он протянул Косте палки.

— Подержи! Останешься здесь. Я с большого трамплина прыгну.

— Костя рвется за тобой следом, — съязвил Толя. — Не печалься, подержим его, чтобы рекорды не перекрыл. Будь спокоен!

Никита подъехал к лыжне, круто срывающейся вниз, и окинул взглядом окрестности.

На западе тянулись снежные поля. На востоке, начиная от озера, раскинулся безбрежный зеленый таежный океан. Слева, за оврагом, тонули в сугробах домики родной деревни. Из труб к прозрачному, раздольному небу вздымались зыбкие нити дыма. По дальней полевой дороге, извиваясь змейкой, двигалась тоненькая цепочка обоза. Лошади были величиной с муравьев, а люди и того меньше. Высоко!

Якишев неторопливо снял рукавицы, на все пуговицы застегнул телогрейку, натянул поглубже цигейковую шапку и, пригнувшись, ринулся с горы.

Упругий обжигающий ветер напористо бил в лицо, посвистывал в ушах. Неумолимо приближалась, росла прогнувшаяся спина гигантского трамплина. Недаром назвали трамплин «школой мужества». Это было и на самом деле так. Никиту подмывало свернуть с лыжни, избежать опасности. Собрав все свои силы, он гнал прочь малодушие. «Только б не упасть, только б удержаться!» Каждый мускул напрягся до предела. Раз! Могучая сила инерции взметнула тело вверх. «Главное — удачно приземлиться!» И удача пришла. Лыжи коснулись утрамбованной площадки, Никита описал на снегу широкий полукруг и затормозил. Все тревоги остались позади. Он не ударил в грязь лицом, показал, что не только Ленька, а и другие при желании могут прыгнуть с большого трамплина… «Далеко ли прыгнет Колычев?..»

Но что это? Не стройная, гибкая фигура Леньки, которую можно было распознать среди тысяч других, неслась к грозному трамплину, а круглая, низенькая. Красный шарфик развевался на шее лыжника, словно вымпел на мачте корабля. «Неужели Костик? — подумал Никита. — Конечно, он!»

Сорвав с головы шапку, Никита отчаянно замахал ею:

— Сворачивай! Сворачивай! Левее бери! Левее…

Костя не взлетел, а ракетой врезался в небо. Никита зажмурился: наверняка произойдет ужасная катастрофа.