Карьеристки - [24]
Топаз дрожала.
Казалось, она стоит на пути баллистической ракеты.
— Извините, — промямлила Топаз и в ужасе поняла: ее голос дрожит.
«О Боже, — запаниковала она. — Похоже, я сейчас разревусь». Розен бросил взгляд на свою протеже, глаза замерли на коленках Топаз, и он испугался. Да, он грубо говорил с ней, но сейчас его настроение изменилось, стало жаль девочку, такую беззащитную… Ему хотелось успокоить ее, поцеловать, погладить по голове. Но больше всего — швырнуть на пол и изнасиловать прямо в кабинете. Не думай об этом! Будь великодушным, справедливым.
— Ну ладно, — вздохнул он. — Нельзя продолжать разговор в таком духе, это недопустимо. Ты, наверное, считаешь, что я не даю тебе хода, что ты вполне можешь работать младшим репортером… Хорошо, я подкину тебе шанс. Дэвид Левин завтра в три часа будет на совещании в «Дженерал электрик». Мне кое-что сообщили… о чем пока не знает никто. Никому не удалось получить у него объяснение, почему он избил школьную учительницу своего сына. Тебе известно, где его искать, проследи за ним и отлови. Добудешь интервью — получишь повышение. Не сумеешь — пинок под задницу и вылетишь отсюда. Понятно?
— Понятно, — сияя, ответила Топаз.
Дэвид Левин вышел из здания «Дженерал электрик». Стоя на противоположной стороне улицы, Топаз вздрогнула — час пробил. По тому, как колотилось ее сердце, она поняла: все планеты Вселенной замерли. Она глубоко втянула воздух. Левина нельзя не узнать даже на таком расстоянии — золотистые волосы, вскружившие голову целому поколению американок, сверкали в свете зимнего дня, она видела его плечистую фигуру, надменную линию подбородка. Дэвид Левин соединял в себе еврейскую чувственность Ричарда Гира с фигурой викинга, и он один из немногих звезд, способных любой фильм превратить в кассовый. А сейчас поползли отвратительные слухи, которые, если подтвердятся, погубят его карьеру. Журналисты-проныры разнюхали: этот американский герой-любовник истязал женщин, недавно сломал нос своей пассии, молоденькой школьной учительнице сына. Пока еще ни слова не просочилось в печать, пострадавшая слишком напугана и не откроет рта, а Левин слишком могущественный…
Топаз нащупала диктофон в кармане и кинулась наперерез потоку машин.
— Мистер Левин! — задыхаясь, кричала она, несясь за ним вприпрыжку. — Простите, сэр!
Левин обернулся, заметив девчонку с отличной фигурой в темных солнечных очках и бейсбольной кепке, от ярости он покраснел и нехотя скривил рот в улыбке.
— Эй, дорогуша, не так громко. Я не хочу, чтобы собралась толпа. Ну, кому и чего подписать?
Он думает, что я хочу автограф!
— О нет, я не поклонница! — выпалила она. — Вернее, я поклонница, но просто хочу сказать, я журналистка… Знаете, ходят слухи, что вы побили учительницу, может, вы объясните, ну, чтобы обелить свое имя.
Зеленые глаза Дэвида Левина превратились в льдинки.
— Проваливай отсюда! Дешевка! — прорычал он. — Передай той проститутке, если только она заговорит…
— И что? — спросила Топаз. — Что будет?
Она больше не нервничала. Она влезла в гущу потрясающей истории, этот ублюдок — крупная карта.
Левин уставился на нее.
— Хоть слово напечатай об этом, сука, и я отправлю тебя на тот свет! И я не вижу, чтобы писал диктофон. — Он нырнул в подкатившее такси.
У Топаз не было времени сообразить, насколько он прав, ведь она действительно не включила диктофон. Она кинулась в следующее такси.
— Вы можете незаметно держаться за той машиной?
— Нет проблем, леди. — Водитель обрадовался: в скуке дня появилось какое-то разнообразие.
Машины пробирались сквозь сверкающий Манхэттен, плывя в потоке, как по воде. Топаз смотрела в окно на зеркальные небоскребы, устремленные в небо, будто обвиняющие персты, и быстро соображала. Во-первых, он явно виновен. Во-вторых, чего-то накурился и потому не в своей тарелке. В-третьих, судя по всему, учительница не единственная женщина, которую он бил…
Топаз секунду подумала, потом сняла бейсбольную кепку, запихала очки в сумку, распахнула жакет, распустила волосы, и они водопадом рассыпались по плечам, расстегнула две верхние пуговицы на блузке и вынула помаду…
Дэвид Левин расслабился еще больше. Коньяк хорош, кока тоже — очень приятный клуб, здесь собирались люди, которым до него нет никакого дела. Как хорошо — утром он отстоял еще три пункта и послал куда надо наглую журналистку. Теперь наконец он здесь, беседует с техасским цыпленочком с детскими глазками, мягкими губками и потрясающими титьками. У нее хорошая осанка, она счастлива оказаться с ним. Девчонка из тех, кому нравятся сильные мужчины, и он едва мог дождаться момента, чтобы доказать ей — он как раз такой.
— …хотя, может быть, вы это не одобряете как житель Нью-Йорка, — пробормотала она, опуская глаза. — Может быть, вы один из женоненавистников, — произнесла она с некоторым отвращением.
Левин разразился хохотом:
— Нет, мэм, ни в коем случае.
— Ну что ж, приятно слышать, — сказала она. — Я старомодна, но клянусь, это то, чего хочет Бог. Так сказано в Библии. Я обожаю мужчин, способных поддерживать дисциплину в доме, хотя таких в наши дни почти не встретишь.
