Карьера Ногталарова - [68]

— Не понимаю, что им нужно? — сказал он мне. — В этом стихотворении есть все: колхоз, добыча нефти, борьба за план, самокритика… Обрати внимание, какие рифмы. Это форменный зажим творчества молодых поэтов.

Видя, что я не слушаю, мой друг подошел к моему столу и положил перед моими глазами злополучное стихотворение.

— Хоть единственный раз ты можешь прочитать мои стихи.

Я не выдержал и закрыл глаза. Но он отнял мои руки и стал кричать:

— Ты мне больше не друг, если не прочитаешь это стихотворение.

Я прочитал его…

Но теперь, я надеюсь, вам стало ясно, какую разрушительную силу включает один процент, о котором я упомянул вначале.

1954

Лекарь Масим

Солнце поднималось над горизонтом, подобно красному шару, который выпустил из рук шаловливый ребенок. Его первый луч напоминал раскаленный кинжал. У вершины лысой горы кинжал переломился надвое, половина скрылась за лесом, другая часть, словно санки, скользнула с вершины горы к самому подножию и зацепилась за что-то белое, напоминающее гусиное яйцо.

Но солнце, безусловно, не воздушный шар, и луч его не кинжал, и, очевидно, что-то белеющее не яйцо.

Зачем же нужны были все эти сравнения? А как вы прикажете начинать рассказ? Традиция? Ну конечно, тем более что эти сравнения еще пригодятся.

Итак, что-то белеющее — привлекательное здание сельской больницы. Но вернемся к лучам солнца. Они, подобно озорным мальчишкам-безбилетникам, устремились в широкие окна белого здания и, играя, задержались на кожаном мешке с сыром — мотале. Но нет, простите. Это не мотал, а всего-навсего круглый живот мужчины, который спит на никелированной кровати. Имя его Масим. Он заведующий, или, как говорят, главврач сельской больницы. О нем и пойдет речь.

Лет пятнадцать назад Масим все же добрался до последнего курса мединститута. В его дипломе сказано, что он окончил институт. Нет, нет… Ему просто подарили диплом, как бы на память о годах, потраченных им в стенах института в качестве студента.

Сам Масим о своем дипломе в те дни говорил так:

— Спасибо руководителям института. У них добрые сердца. Я их никогда не забуду и не подведу. Я не стану работать в городе, где требуются знания медицинской науки. Я поеду в деревню, там живут люди здоровые.

И верно, поехал заведующим сельской больницей.

— Спасибо работникам отдела кадров, — говорил Масим. — У них тоже добрые сердца.

Своим друзьям Масим говорит другое:

— Как видите, я живу лучше, чем городские врачи. Поглядите, у меня отличная бесплатная квартира, при ней большой огород, сад. Прибавьте к этому собственных кур, цыплят, овец, баранов, клиентов… Я говорю о больных… Их тоже немало.

Но… вернемся к солнечным лучам. Поиграв на животе Масима, они разбежались по кровати и сейчас, как назойливые мухи, щекочут мясистые щеки лекаря Масима.

Масим в конце концов проснулся, сполз с кровати и отправился в соседнюю комнату, к столу. Над столом возвышается его мотал — живот, а над спинкой стула жирный затылок.

Потянувшись во время зевка, Масим крикнул:

— Несите, поглядим! Эй, кто там есть?!

Сразу открываются две двери. Через одну входит женщина средних лет, она несет два графина с жидкостью — белой и желтоватой. На стенках графинов играют, конечно, солнечные лучи. (Без них нам, как видите, не обойтись.)

Окинув еще сонным взором желтоватый графин, лекарь интересуется:

— Это из какого спирта?

— Из того, что недавно получили.

— Неужели тот баллон уже пустой?

— Неужели тебе трудно подсчитать, сколько ты выпиваешь в один день? — отвечает женщина средних лет.

Эта женщина играет две роли в жизни Масима: дома — жены, в больнице — фельдшера, без специального образования.

Через другую дверь вошла старуха, она принесла горячую сковороду… Лучи солнца окрасили в розовый цвет жирную куриную ножку, торчавшую среди жареного картофеля, залитого яйцами. Чихиртма заставила лекаря Масима чмокнуть губами и спросить:

— Это из каких продуктов?

— Из тех, которые вчера получили для больницы, — не без гордости ответила старуха.

Старуха тоже играет две роли: дома — тещи, в больнице — поварихи.

Заведующий приступает к трапезе. Наливает в чашку две трети желтоватой жидкости и одну треть жидкости из белого графина. Опрокинув чашку, морщится, крякает и набрасывается на сковороду. А солнечные лучи? Им стало противно и совестно глядеть на заглатывающего чихиртму лекаря, и они покинули комнату.

Когда Масим, тяжело дыша после обильного возлияния и целой сковороды чихиртмы, выходит во двор, солнце скрывается за тучей — ему стыдно. Небо, в свою очередь, плачет, моросит дождик.

Заведующий больницей появляется на балконе и окидывает неясным взглядом посетителей — больных, в руках которых он видит узелки с приношениями. Ответив сквозь зубы на приветствия ожидающих его, он недовольно взирает на небо, зевает и отправляется в сад, к яблоне, закусить.

Откусывая яблоко, долго гуляет среди кустов и деревьев. Заметив на грядке большой спелый помидор, отправляет его в рот вслед за яблоком.

Наконец, поглаживая обеими руками живот, покидает сад. Достигнув середины двора, Масим подбоченивается и кричит:

— Эй! Неси, поглядим.

Теща уже ждала, когда ее позовет уважаемый зять — доктор, и спешит к нему с двумя большими металлическими чашками. Масим протягивает руку, берет из чашки намоченный хлеб и бросает его поросятам.