Карьера - [5]
Какое может быть совещание в половине восьмого?!
Теперь уже Кирилл решительно не знал, куда себя деть. Он долго мыл лицо в ванной. Не глядя в зеркало, причесывался, вяло решал, стоит ли переодеваться. Потом зашел в комнату Генки, и тут же вроде бы забывшееся волнение снова сковало его позвоночник. Он сел. Закрыл глаза, чтобы успокоиться.
Он был уже немолодой человек и давно не боялся за себя. Конечно, он бы хотел умереть без боли, не вытерпел бы надругательства, собственного бессилия. Но мысль о малейшей беде с его детьми по-прежнему настолько парализующе пугала его, что иногда становилось стыдно. Давно, самым глубоким внутренним чувством он знал, что готов отдать свою кровь, волю, последний кусок им обоим. Что нет таких лишений, на которые бы не пошел, если бы это могло их спасти. Защитить. Обезопасить их от жизни. Но Кирилл Александрович знал и другое. Что уже недалек тот день, когда он будет бессилен оградить, развести, не дать им столкнуться, сплестись! «Взаимозатопить…» Им — жизни и его детям. Его плоти… Самой нежной его собственной сущности, что он чувствовал в них. Словно перевоплотившись, они объединили его, давнего, которого после смерти матери уже никто и не помнит, и их, которые теперь старше его тогдашнего. Дети для него навсегда повторили и тот свет, и ту нежную вселенскую надежду, и, как ему казалось, самое дорогое — беззащитную солнечность начала, света, воли. Навек заложенную в него нетленную свежесть жизни, которой он безотчетно поклонялся, как другие верят в бога, в цель, во всемирный потоп.
«Он должен был сделать что-то решительное!»
Кирилл Александрович пошел в кабинет, сел за свой рабочий стол, провел пальцами по лакированному дереву. Даже в полутьме была видна пыль на пальцах. Он машинально перебирал лежащие на столе вещи — зажигалку, карандаши, потом зачем-то стал вертеть в руках золингеновский нож для разрезания бумаг. Он был сделан как пижонский, но тяжелый кортик. Если его отточить, была бы настоящая финка. За такую в послевоенной школе он бы отдал полжизни. И не только он!
Кирилл аккуратно положил нож — эту матово-стальную игрушку — в бархатные красные ножны и задвинул ФРГэвский футляр подальше от глаз.
Секунду он сидел, не отдавая себе отчета в своих мыслях.
— …Ну! Тряхнем стариной, Серега? А? Не верю, что ты уже так забурел?!
Минуту назад Корсаков не мог бы поверить, что будет разговаривать с Тимошиным с таким напором, с такой дерзкой легкостью.
— Я уж сто лет не был в « Домжуре»! — тот явно не понимал, что означает такая смелость панибратства.
— Ну, ты освободился? Сейчас?
— Думал, ты заедешь на пять минут. Жена на дачу ждет ехать.
— Никакими пятью минутами ты от меня не отвертишься! В общем, так. — Кирилл был уже тем давним, лихим, компанейским парнем, острым на язык, на драку, готовым поддержать любое сумасбродство. — Ссыпайся вниз, в машину. Закажи Аркадию столик и жди меня.
— Аркадия уже давно нет, — слабо сопротивлялся Тимошин, и, хотя он принял приказ, голос его оставался встревоженным.
— Уж кому-кому, а тебе не откажут! И вообще хватит тянуть резину. Есть о чем поговорить…
Кирилл рассмеялся, представив себе его недовольную, озабоченную физиономию. Нет, не того Тимошина, имя которого частенько попадалось ему в официальных протоколах, а чуть косящего от волнения Серегу, над которым они куражились все пять лет университета и три года аспирантуры. Угловатый, мосластый, тяжелый Серега, все университетские годы проходивший в зеленой велюровой шляпе… Комсомольский деятель, нерушимый борец за чистоту рядов, нравов, любитель пива в пантагрюэлевских количествах.
— Что это тебе взбрело? — искренне огорчался на другом конце провода Серега.
— Ну? Лады? — напирал Кирилл, чувствуя, что еще минута и он попадет под тяжеловесное, мутное тимошинское влияние.
— Лады! Жду.
И, кажется, он бросил трубку…
Кирилл, с удовольствием и азартно напевая, выскочил из квартиры. Закрыл квартиру на все замки, чего обычно не делал… Быстрее обычного, как ему показалось, опустился на лифте и почти выбежал на вечернюю, отдыхавшую после дождя, потемневшую улицу.
Его объял теплый, тихий, бархатный воздух. Он почувствовал себя неожиданно, неоправданно счастливым. Захотелось заорать, как в молодости, изображая или пьяного или сумасшедшего. Да так заорать, чтобы распахнулись окна, высунулись соседи… бежал бы милиционер… а в последнюю минуту скрыться вместе с ребятами, давясь от смеха, перепрыгивая через какие-то кустарники, мчась через проходные дворы, сигая через деревянные заборы… И оторвавшись от погони, счастливо достать последнюю початую бутылку и пустить ее по кругу. Потные лица, сияющие в вечернем свете белые молодые зубы, раннее братство. И — обязательно! — чтобы на третьем этаже спасительного старого дворика хлопнула бы форточка с приговором: «Хулиганье!». А еще надо было остановить взбесившегося от ночной свободы Тимошина, который норовил бы запустить обломком кирпича в захлопнувшееся темное окно.
Около «Домжура» он увидел, как Тимошин вышел из длинной, черной машины и, что-то быстро и ворчливо сказав шоферу, огляделся, перед тем как войти в здание. Корсакову не хотелось, чтобы он раньше времени увидел его, и он попросил таксиста:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Проза Александра Мишарина душевная, трогательная, порой грустная, но, безусловно, экспрессивная, рожденная самой нашей жизнью. Не стала исключением и эта книга. В ярких романе и трех повестях – и неожиданные повороты, и парадоксальные сюжеты, и крупные человеческие характеры, высеченные самой современностью. Главный конфликт, развивающийся в границах лихо закрученного сюжета, часто основан на взаимоотношениях человека и его прошлого и диалоге героя и его внутреннего голоса.
Герои пьес А. Вейцлера и А. Мишарина очень разные. Но их объединяет нечто общее — это благородство, неприятие лжи, фальши, бескорыстное отношение к жизни и к людям. Главный персонаж пьесы «Гамлет из квартиры № 13» — юноша, которого на пороге жизни постигли тяжелые переживания. Душевные борения героя, его духовное и нравственное возмужание — вот драматическое содержание пьесы. Моральные проблемы поставлены и в пьесе «Опасная тишина». Герой ее Дмитрий Крымов восстает против косности, сытого мещанства, стяжательства.Пьеса «День-деньской» с большим успехом идет на сценах наших театров.
Кто не помнит ошеломительного успеха спектакля Московского Художественного театра им. Горького по пьесе Александра Мишарина «Серебряная свадьба»?! Это была первая и, наверное, самая яркая постановка пьесы «нового времени».Еще до «Серебряной свадьбы» Александр Мишарин написал пьесу «Равняется четырем Франциям», поставленную сразу в двух московских театрах. Пьеса вызвала горячую полемику — она была написана и поставлена еще в период застоя.Александр Мишарин известен во всем мире и как соавтор сценария такого великого фильма, каким является «Зеркало», созданного Андреем Тарковским.
Все шесть пьес книги задуманы как феерии и фантазии. Действие пьес происходит в наши дни. Одноактные пьесы предлагаются для антрепризы.
Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.
Дядя, после смерти матери забравший маленькую племянницу к себе, или родной отец, бросивший семью несколько лет назад. С кем захочет остаться ребенок? Трагическая история детской любви.
Рассказы, написанные за последние 18 лет, об архитектурной, околоархитектурной и просто жизни. Иллюстрации были сделаны без отрыва от учебного процесса, то есть на лекциях.
Что делать монаху, когда он вдруг осознал, что Бог Христа не мог создать весь ужас земного падшего мира вокруг? Что делать смертельно больной женщине, когда она вдруг обнаружила, что муж врал и изменял ей всю жизнь? Что делать журналистке заблокированного генпрокуратурой оппозиционного сайта, когда ей нужна срочная исповедь, а священники вокруг одержимы крымнашем? Книга о людях, которые ищут Бога.
Книга Андрея Наугольного включает в себя прозу, стихи, эссе — как опубликованные при жизни автора, так и неизданные. Не претендуя на полноту охвата творческого наследия автора, книга, тем не менее, позволяет в полной мере оценить силу дарования поэта, прозаика, мыслителя, критика, нашего друга и собеседника — Андрея Наугольного. Книга издана при поддержке ВО Союза российских писателей. Благодарим за помощь А. Дудкина, Н. Писарчик, Г. Щекину. В книге использованы фото из архива Л. Новолодской.