Карьера - [17]
— Я никоим образом… — противореча сам себе, начал Кирилл. — Никоим образом не собирался о чем-нибудь просить тебя. Просто заехал… — И зачем-то добавил: — Марина просила.
— Спасибо, — церемонно поклонился Александр Кириллович. — Обеда, что ли, дома нет? А Хавронья славно готовит?
Посмотрел в сторону дома и глухо, с неопределенным раздражением добавил: «Только очень долго… От завтрака до обеда — не дождешься!»
Он быстро посмотрел на сына и с неудовольствием, будто хотел отвязаться от него, сказал: «А Ваня будет сегодня. Обещал… во всяком случае».
Он никогда при Кирилле на называл Логинова «Ваней», и это неприятно кольнуло Корсакова.
— Для него, наверно, Хавронья и старается. Гляди, и тебе перепадет «с барского стола»!
Александр Кириллович внимательно и, как показалось Кириллу, недоброжелательно посмотрел на него.
— Я, однако, поеду… У меня в пять встреча. — И поспешил добавить, покраснев от того, что отец может неправильно понять его: — Деловая!
— А какие же еще у тебя могут быть? — с неожиданной легкостью отец поднялся с кресла.
Кирилл задержался, думая, что отец хочет его проводить. Но Александр Кириллович только протянул руку. Кирилл поймал себя на том, что закрыл глаза, когда отец целовал его, как обычно, в лоб на прощанье.
— Не забывай, — уже совсем дежурно и отчужденно прозвучали его последние слова.
Кирилл растерялся — нужно было что-то сказать. Сломать это внезапное, почти издевательское отчуждение, выталкивание его, сына, из родительского… Нет, вернее, из отцовского дома, но старик понял и это.
— Мы ведь, кажется, попрощались? — полувопросительно, полураздраженно напомнил он и, опустившись в кресло, дал понять, что сын отвлекает его. «От каких таких дел?!»
Когда Корсаков, все быстрее, злясь на самого себя, злясь по-детски, потерянно шел по дорожке мимо дома прямо к калитке, он услышал за спиной:
— Не забудь попрощаться с Февроньей Савватеевной!
«Не с Хавроньей, а по имени и отчеству!» — невольно отметил Кирилл.
— И извинись, что не сможешь отобедать!
И он услышал все тот же молодой, «гвардейский» хохот.
6
У него не было обиды на отца. Какая уж тут обида?! Старый, даже очень старый человек… Борющийся за последние три-четыре года жизни. Все правильно! И то, что «Хавронья» рядом с ним, тоже правильно!
Он свернул в высокую, холодноватую аллею и, невольно вздохнув, поднял глаза. Две птицы, гоняясь друг за другом, перелетали с ветки на ветку. В вышине колыхались темно-зеленые верхушки… Навстречу ему брели по тропинке две пожилые с сумками дачницы в цветастых платьях. Пылила протоптанная экскурсантами дорога…
Он просто хотел, чтобы его пожалели, а жалеть было некому! Приказать себе собраться, отбросить все эти мысли он, конечно, мог и знал, что сделает это чуть позже, но сейчас почему-то не спешил, как бы играл с самим собой.
Кирилл остановился, полез в карман за сигаретами и очень явственно понял, что ему совершенно некуда спешить! Дома его никто не ждал… Лина давно вернулась в Москву! А к отцу возвращаться было бы просто нелепо. Он машинально подумал, что за долгие годы он так и не посетил знаменитый музей. Он даже было сделал шаг-другой, чтобы свернуть к нему, но остановился, закурил, усмехнулся про себя и почему-то сошел с дороги и бросился в траву. Несколько минут он лежал, опустив лицо на сложенные руки, и блаженно ни о чем не думал. Только слышал, как глухо и быстро билось его сердце. Потом он повернулся на спину и уставился в небо. Синее или голубое — он бы не смог сказать сейчас. Просто — бесконечные этажи движущегося воздуха. Если приглядеться, то Кирилл бы заметил, что все это жило, сдвигалось, струилось, нарастало… Менялся солнечный, сильно за полдень, тяжелый, жаркий свет, но он по-прежнему лежал без желания что-то наблюдать, оценивать, искать слова…
Он странно-спокойно думал о своей судьбе. «Нет, у него было все хорошо! Ведь он делал все, что делали люди. И притом лучшие, наиболее успевающие среди них. Он вовремя и с медалью кончил школу, с отличием институт, вступил в партию… Квалификация его росла, его ценили, о нем даже заботились, его знали. Дети… Да, да! Это, может быть, было самое важное в его жизни. И Марина, конечно, тоже… Что еще? — Да, машина, дом, кооператив…»
Какие глупости лезли в голову!
Но в душе-то он знал, что это далеко не глупости! Что все это было сложно, связано с тысячью забот, сложностей, неудобств, просьб, иногда и потери себя. Но тогда, когда этого всего еще не было, у него не возникало в душе ощущения, что это неудобно, что он чем-то поступается. Нет, он добивался… Он строил дом! И он построил его… Как говорят на Востоке: «Когда дом построен, пора умирать»? Глупости!
Сейчас, лежа в высокой траве, Кирилл знал, уверял себя как постороннего, что он вообще-то еще не жил… Что такое сорок четыре? Пусть скоро сорок пять… Это же так… Ерунда!
А куда ушли все эти годы? На что? Что же его так волновало, что гнало, что отобрало так много времени? Не минут, не часов, не месяцев… А полжизни?! Да и кто даст ему гарантию, что не две трети? Или даже не три четверти?!
Кирилл давно понял, что живет в разном времени и возрасте. В одном по отношению к матери, к ушедшим годам. В другом времени шла жизнь его семьи, его и Марины, его и Галки.
