Караван-сарай - [29]

В конце первого акта он уже предсказывал развязку всей пьесы, которая на деле оказалась диаметрально противоположной!

Во время антракта в фойе я встретил Розину Отрюш, у которой не появлялся вот уже несколько дней; своего неудовольствия этим она не выказала, но казалась взвинченной и смущённой. Я заявил, что намерен навестить её завтра – хотел вручить подарок ко дню рождения. Распрощавшись с Розиной, я натолкнулся на одну даму, которая зарабатывала тем, что пела в ночных кафе песни про реалии жизни; узнав меня, она пригласила тем же вечером отужинать у неё, добавив, словно пытаясь сделать приглашение ещё более заманчивым, что через кухню у неё в квартире каждую ночь в 2.23 проходит курьерский поезд, а в прихожей висит зеркало, отражающее вашу спину, когда вы поворачиваетесь к нему лицом! Я поддался любопытству и, как только объявили имя автора, вышел из зала, не дожидаясь, пока он появится на сцене, – его внешность мне претила; певица уже ждала меня у выхода.

По дороге в такси мы болтали, и она спросила, что я думаю о Дерене.

– У него чрезвычайно живой и чувствительный ум, – отвечал я, – а мощь его таланта становится яснее, когда он рисует васильки, нежели когда рядится в смокинг Ренуара, Матисса или Сезанна!

– А Гоген?

– Гоген напоминает мне поддельные негритянские статуи; есть в нём что-то от депутата-социалиста – знаете, с галстуком пластрон и артистическими штанами, депутата-пройдохи, друга Мирбо, как Мирбо был другом всякого сброда!

Моя собеседница услужливо рассмеялась:

– Да-да, я знаю – вы же, напротив, не дружите ни с кем…

– Если угодно, мне по душе Одилон Редон; почему за Сезанна дают двести тысяч франков, а за Редона – только две? Сезанн никогда не подписывал своих картин, постоянно считая их незавершёнными, что позволило одному гениальному торговцу закончить их, продав втридорога, – ведь ценность полотен всегда определяется их ценой, это всем известно! Редон же, человек поистине замечательный, всегда ставил на холстах подпись, но не нашлось никого, кто придал бы им ту же ценность, что и у Сезанна, – впрочем, со светилом блефовать не стоит! Ах, блеф! Как же люди на него попадаются, вы себе даже не представляете!

Возьмите Жарри, к примеру – он разбавлял анисовую чернилами, а газету, где служил редактором[178], писал целиком стихами, из чистого блефа, просто чтобы эпатировать окружающих – и самого себя тоже; он эпатировал невольно, но профессионально.

Реже бывает, когда вы с удивлением обнаруживаете у себя талант эпатировать других – тогда как вам, наоборот, хотелось не выделяться из общей массы.

– Не очень понимаю, что вы подразумеваете под «массой» – кого вы к ней причисляете?

– Масса? Это что-то несуществующее, вот почему на неё невозможно походить!

– Если следовать вашим теориям, я бы скорее сочла, что идеальным выражением массы является Бог; чтобы походить на него, достаточно отпустить бороду и выглядеть оборванцем! Богатые никогда не походят на Иисуса Христа; у него всегда такой несчастный вид – с чего бы?

– Должно быть, потерял что-то, чем сильно дорожил, поэтому и грустит!

– Для человека, которого считают интеллектуалом, вы всё-таки поразительно глупы!

Мы тем временем доехали и, вылезая из такси, увидали у подъезда роскошное авто. Склонившийся у радиатора мужчина с остервенением крутил рукоятку, но машина не отзывалась – каково же было моё удивление, когда, приблизившись, я не обнаружил под капотом мотора! Я выразил ему моё недоумение и призвал прекратить бесплодные усилия, но он ответил, что, как исправный католик, попросил у Бога, чтобы автомобиль завёлся; мои заверения, что Бога нет, он парировал: Ему подвластно всё.

Первым, на что я обратил внимание, зайдя к певице, было висевшее на стене в прихожей подобие застеклённой коробки, а внутри – миниатюрная шхуна под парусами, крошечными белыми квадратиками, развёрнутыми, как мне показалось, в сторону Америки; на рамке красовалась табличка: «Эта картина принадлежит Жану Кокто» – у Кокто же, по словам доморощенной дивы, дома стоял такой же корабль, но с подписью: «Эта шхуна принадлежит Ивонне Жорж[179]». Это на случай смерти одного из владельцев, пояснила она, чтобы душеприказчики смогли без труда объединить оба произведения. Не правда ли, прекрасная история для любителей мистерий? Подумав, я решил, что такой загробный брак – единственный союз, уготованный некоторым из нас. За мыслями о шхуне я совершенно позабыл о том, что заставило меня принять приглашение на ужин: не знаю, доведётся ли мне увидеть проносящийся по кухне поезд или зеркало, в котором нельзя увидать своего лица…

Вскоре явились несколько друзей хозяйки дома: среди прочих один русский из балетов Дягилева, бывший генерал царской армии, священник в штатском, племянник известного политика и студентка-медичка, вместо броши носившая миниатюрный скальпель из платины, инкрустированной рубинами! Заметив моё восхищение, позднее она попросила меня принять драгоценность в подарок. Докторша много рассказывала о своей работе, о больницах – в частности, что множество раненых на войне солдат до сих пор продолжают лечение: раны никак не заживают, застрявшие осколки вызывают новую инфекцию; каждый день приносил свою долю беспрестанно возвращавшихся былых страданий.