Караван-сарай - [24]

– Месье, вы вот – человек искусства: как, по-вашему, уместна ли на подмостках обнажённая натура?

– Более чем, мадам: это единственное, что ещё способно привести меня в театр[164]!

– Вас, разумеется, привлекают соображения исключительно эстетического порядка, но вот иные…

– Прирост населения, мадам, прирост населения…

В центре стола беседа уже перешла на политику, и министр буквально заливался соловьём: «Положение, – говорил он, – сейчас просто превосходное, нас ждёт эпоха невиданного процветания; утверждающие обратное просто не видят того, что происходит в Германии, Англии, в Испании или Италии – короче, во всех цивилизованных странах. Мы идём в гору». Этот цветущий господин носил костюм от лучшего портного и туфли за 600 франков пара: если судить по нему, Франция действительно шла в гору. Его лицо, утомлённое избытком интеллекта, отливало изысканной восковой белизной, глаза горели точно ацетиленовая горелка, он изъяснялся, тщательно подбирая слова: я был потрясён и очарован. Я спросил его об обменных курсах:

– Да вы шутите! – был мне ответ. – Как, вы ещё со всем этим носитесь? Как будто биржи что-то решают!

Поскольку его позиция по «всем этим» вопросам показалась мне шаткой, я осведомился, за какое ведомство тот отвечает.

Хозяин дома смерил меня уничижительным взглядом и поспешил сообщить, что Эмиль Котон – министр Воздушных шаров! Я решил тогда проинформировать важного гостя о том, что происходит на земле, у простых смертных. Будучи человеком неглупым, он быстро осознал важность моего изложения и стал с видимым интересом слушать, как я распинался о дурацких законах, вынуждающих торговцев становиться домушниками или смотреть на мир глазами контрабандиста, просто «чтобы свести концы с концами».

Говорил я и о чиновниках, занятых проверкой бухгалтерии, бывших военных-расстригах, позабывших обо всех соблазнах, кроме прелестей своих жён, которые нередко сопровождают их в инквизиционных поездках, служа этакими оливковыми ветвями мира!.. «Как ни банально, жизнь дорожает, – завершил я, – приходится крутиться».

Министр возмутился:

– Да это чистое безумие, месье: те люди, о которых вы говорите, не уступают вам в честности!

Про себя я подумал:

«Да-да, жирный ублюдок – торговец-то, может, человек и честный, но вот некоторые чинуши, паразиты тебе под стать, кормятся с Французской республики, наживаются на народе, который давно бы отправил на гильотину короля, если бы он принимал законы подобно тем, что выпекаются сегодня».

Министр, словно угадав, что у меня на уме, поубавил спеси; он походил на расстроенное пианино, взгляд его поблёк, и ещё до полуночи, сразу после кофе, Котон, сославшись на неотложное заседание, направился к выходу; но один из приглашённых, не сводивший с него глаз, бросил наперерез свою жену:

– Как, Эмиль, вы нас уже покидаете? – защебетала та. – Мой супруг хотел обсудить с вами одно дельце, мне оно кажется довольно заманчивым. Речь идёт о законопроекте, способном заметно пополнить государственную казну. Если вкратце, то всякий мужчина, не облысевший к сорока, должен будет платить особый налог… Вам прочат портфель внутренних дел – это же настоящая золотая жила…

– Меня этот пост не интересует, – отрезал тот, – куда привлекательнее министерство Бакалеи; отвечая за Воздушные шары, я прекрасно научился обращаться с бечёвкой: во Франции часто ещё по ошибке экс-министров Нюхательного табака ставят, например, во главе главпочтамта или бросают на публичные дома!

С удовольствием высказавшись о наболевшем, министр явно почувствовал себя лучше. Уже в дверях он одарил нас следующей тирадой:

– Епископы только и ждут, как бы стянуть денег из-под замка.

Подошедшая ко мне очаровательная особа, ослепительная блондинка, сказала вполголоса:

– Все они одним миром мазаны, валят на других то, в чём боятся быть обвинены сами: поверьте мне на слово, я была любовницей трёх политиков; одного оказалось недостаточно, чтобы пристроить моего мужа замом госсекретаря по тюрьмам – тёпленькое местечко, он всё время в разъездах. Кстати, редчайший человек, мой благоверный: ему пришла в голову гениальная, поистине гениальная мысль[165] – учредить отличительный знак мерзавцев. Признайте, месье, куда полезнее в случае проблемы иметь возможность определить негодяя – будь то мошенник, убийца или фальшивомонетчик, – нежели создателя Подземного дворца или изобретателя телефонной линии, по которой рыба звонит, попавшись на крючок! Он предложил упразднить эшафот, каторгу и тюрьмы – заметьте, кристальной честности мужчина, ведь тем самым он оставался без работы. По вынесении приговора на нос осуждённому вечными чернилами наносят татуировку, форма и цвет которой зависят от преступления. Можно безо всяких опасений выпускать этих людей на волю, поскольку они становятся ходячими предупреждениями об опасности! Подумать только, какая экономия для государства! Мы даже отыскали фабриканта, который за более чем приемлемую сумму подписался поставлять нам краску всех необходимых оттенков; но, как всегда, вмешались высшие соображения, и проект положили под сукно; чтобы вознаградить мужа за хлопоты, его просто представили к Почётному легиону.