Карандаш. История создания и другие подробности - [50]

.

Семья Торо успешно зарабатывала продажей карандашей, и, когда в 1849 году Генри влез в долги, чтобы опубликовать свою первую книгу «Неделя на реках Конкорд и Мерримак»[235], он изготовил на фабрике партию карандашей на тысячу долларов и пытался продать их в Нью-Йорке. Однако в то время рынок был насыщен карандашами местного и зарубежного производства, особенно немецкими, поскольку немцы также успели освоить технологию Конте, и Торо понес убытки, сдав карандаши всего за несколько сотен долларов. Он получил благожелательные отзывы на книгу, но она не продавалась, и он перевез сотни экземпляров на чердак, где находился его рабочий кабинет. По слухам, тогда Торо рассказывал, что его библиотека включает около девятисот томов и свыше семисот из них написал он сам[236].

Пока Торо пытался распродать тираж книги, семейный бизнес стал получать крупные заказы, но не на карандаши, а на измельченный графит[237]. Бостонская печатная компания «Смит энд Мак-Дугал» не раскрывала, для чего им нужны такие объемы этого материала, и Торо подозревал, что они сами хотят начать производство карандашей. Но, взяв с Торо обещание сохранить тайну, они объяснили, что качественный графит — это идеальный материал для недавно изобретенного метода гальванотипии, и они хотят обогнать конкурентов. Продавать порошковый графит было чрезвычайно выгодно, и семья Торо продолжала делать карандаши только для виду. В конечном итоге в 1853 году они полностью отказались от этого занятия. Говорят, когда друзья спросили Торо, почему он перестал делать отличные карандаши, он обескуражил их ответом: «А зачем? Я не хочу делать то, что уже сделал однажды»[238].

Закрыв карандашное производство, фирма публично объявила о новой специализации — «графит, предназначенный для гальванотипии»[239] — и продолжила успешно работать в новом качестве. После смерти отца в 1859 году Генри продолжил дело, и о его усердии свидетельствует факт приобретения книги «Помощник бизнесмена». Тем временем американский рынок карандашей был завоеван немецкими производителями.

Руководя бизнесом, Генри Торо не переставал писать и публиковать книги, выступать с лекциями о рабовладении и заниматься другими вещами. Но он всегда хорошо чувствовал технику, и это ощущается даже в философских работах. Так, размышляя о сути литературной деятельности в дневнике, он писал: «Мое перо — это рычаг, и чем сильнее одно его плечо задевает меня, тем глубже его другое плечо касается души читателя»[240]. Архимед говорил: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир», — и Торо, очевидно, верил, что, если у него будет тихое место для размышлений, он перевернет душу читателя своим метафорическим рычагом.

Кроме прочего, Торо занимался землеустройством и, в частности, выполнил топографическую съемку Уолденского пруда и определил его глубины, развенчав существовавший в ту пору миф. Вот что он писал в «Уолдене»:

Я хотел промерить дно Уолденского пруда, который издавна считался бездонным, и в начале 1846 года тщательно обследовал его, пока не сошел лед, с помощью компаса, цепи и промерного линя. Ходило много разных слухов про дно этого озера, точнее про отсутствие у него дна, которые, разумеется, не имели под собой никаких оснований. Удивительно, насколько люди склонны верить слухам, вместо того чтобы взять и промерить озеро[241].

Он составил карту Уолденского пруда, которую некоторые исследователи его творчества отказывались принимать всерьез, поскольку, вероятно, не допускали мысли, что Торо всерьез мог быть не только гуманистом, но и инженером[242]. Однако свидетельств тому немало. Среди артефактов, хранящихся в городской библиотеке Конкорда, есть кусочек пустой карандашной оправы из можжевельника с наконечником-иглой. Этот простой инструмент использовался для копирования чертежей во времена, предшествующие светокопированию и ксерографии. Оригинал прокалывали по контурам, а затем точки на копии соединяли линиями. Торо не только копировал, но и упрощал составленную им карту пруда — не потому, что детали, которые он опустил, были не важны, а потому, что они не имели значения для подкрепления его точки зрения, а карта выглядела слишком перегруженной деталями. Он относился к чертежам столь же внимательно, как к сочинениям и карандашам.

Торо занимался топографией не спустя рукава[243]. В «Уолдене» он проявил настоящую инженерную дотошность, проверяя точность измерений, — он стремился к тому, чтобы погрешность составляла не более трех-четырех дюймов на сто футов (восемь — десять сантиметров на тридцать метров). Но, заметив, что самая глубокая часть пруда расположена на пересечении линий его максимальной длины и ширины, он сделал философское умозаключение относительно высочайших вершин гор и человеческой морали:

Мои наблюдения над прудом верны и в области этики. Здесь также действует закон средних чисел. По правилу двух диаметров мы не только находим солнце в нашей планетной системе и сердце в человеческом теле; проведите линии наибольшей длины и наибольшей ширины через всю массу повседневных дел человека и через волны жизни, захватив также его бухты и фьорды, и на месте их пересечения вы найдете вершину или глубину его души