Карандаш. История создания и другие подробности - [115]

.

Иными словами, в 1849 году карандаши семейства Торо стоили не дешевле, чем немецкие, в стоимость которых входило изготовление, перевозка и продажа по прибыльной цене. Отец и сын Торо не были глупцами и, в сущности, действовали как хорошие инженеры, делая самые лучшие карандаши, какие только могли произвести за эту цену, но немецкие инженеры все же превосходили их. К концу 1840-х годов они, несомненно, в совершенстве овладели технологией Конте и экспортировали карандаши в огромных количествах. Благодаря объемам производства и оборудованию, которое они использовали, компания «Фабер» делала за четыре цента то, что Торо делали как минимум за восемь. Поскольку у Торо было базовое понимание того, как сделать отличный карандаш — подобие немецкого карандаша, ставшего к тому времени мировым стандартом качества, — они могли бы преуспеть в создании более дешевой модели (по крайней мере более дешевой, чем иностранные), если бы превратили семейный бизнес в крупный производственный концерн и получили все преимущества массового производства, как это делали немецкие фабриканты. Однако для расширения было необходимо найти капитал, инвестировать его в новое оборудование и во много раз увеличить объемы.

Генри Дэвид Торо совсем не рвался посвятить себя осуществлению столь крупного бизнес-проекта, а его отец, похоже, не имел амбиций подняться выше уровня бизнесмена средней руки. Но при желании они, вероятно, смогли бы найти капитал для расширения производства в середине 1840-х годов, поскольку владели кое-чем, что в те времена было у немногих американцев, — секретным рецептом изготовления карандашного стержня из графитовой пыли. Кроме того, по свидетельству Хориса Хосмера, старший Торо пользовался уважением в обществе: «Я знаю, какими были обычные люди в те времена, и я знаю, что он [Торо] был лучше, порядочнее, интеллигентнее, а скрытые в нем ум и талант стоили несравненно больше, чем все движимое и недвижимое имущество, подлежавшее налогообложению в Конкорде. Он совершил большой грех, что утаил знание иностранной технологии изготовления карандашей»[574]. В одном из интервью Хосмер повторил это свое утверждение, поскольку интервьюер записал: «Торо-отец хранил технологию в тайне»[575].

Однако вопрос о том, стоит ли попытаться извлечь выгоду из технологического секрета, со временем потерял актуальность, когда торговля готовым графитом стала настолько прибыльным делом, что производство карандашей сохранилось лишь в качестве официальной вывески. По словам Эдварда Эмерсона, гальваностереотипия тогда была только-только изобретена, и в окрестностях Бостона в конце 1840-х годов технология использовалась тайно, поэтому «человек, который занимался этим делом и знал, что у Торо есть самый лучший графит, заказал его в большом количестве. Джон Торо тщательно охранял секреты своей технологии, а тот человек, в свою очередь, скрывал, для чего ему нужен графит»[576]. Сначала он платил Торо по десять долларов за фунт измельченного графита; позднее цена упала до двух долларов, но при этом Торо продавал более пятисот фунтов порошка в год. Когда в семье Торо узнали, зачем покупают их графит, они стали «продавать его разным фирмам вплоть до смерти мистера Джона Торо и его сына Генри, после чего миссис Торо продала бизнес». Из-за больших прибылей, которые приносила продажа графита, и растущей конкуренции со стороны немецких производителей «после 1852 года они делали очень мало карандашей, да и те только для прикрытия более прибыльного бизнеса, поскольку, если бы секрет раскрылся, бизнес мог бы быть уничтожен». Но не только карандашное производство Торо пострадало от иностранной конкуренции. Фрэнсис Манроу принял от отца процветающее дело в 1848 году, но пять лет спустя оно пришло в упадок: это случилось, когда «немецкие производители обосновались в Нью-Йорке и, пользуясь огромным техническим опытом и изобилием дешевой приезжей трудовой силы, начали сильно прижимать местных фабрикантов»[577].

Манроу оставил карандашный бизнес в Массачусетсе, чтобы заняться производством пиломатериалов в Вермонте. Истории семей Манроу, Торо и их карандашей отражают нередко возникающий конфликт между разными задачами практической инженерии и бизнеса. Конечная цель может быть любой: делать наилучшие карандаши; делать карандаши более высокого качества или более дешевые по сравнению с другими; делать карандаши, чтобы зарабатывать на жизнь; делать карандаши, сохраняя производственные секреты, чтобы иметь преимущество над конкурентами; делать карандаши напоказ для сокрытия более доходного бизнеса; делать карандаши во имя социального и культурного блага художников, инженеров и писателей. Инженерии в чистом виде не существует: невозможно изготовить совершенный карандаш как абстрактный артефакт, в противном случае это было бы чьей-то безответственной выходкой или чьим-то хобби. Инженерия — далеко не прикладная наука, а научный бизнес. Эдвин Лейтон выразил это кратко:

Инженер одновременно является ученым и бизнесменом. Инженер — это научная профессия, однако проверка результатов работы инженера происходит не в лаборатории, а на рынке. Требования науки и бизнеса порой тянут инженера в противоположные стороны. И да, как предположил Торстейн Веблен, неразрешимый конфликт между наукой и бизнесом может сделать инженера социальным революционером