Карабарчик - [29]
Тайгу окутал туман. Спустился он неожиданно. Сначала показалось небольшое серое облако, оно закрыло солнце и, как бы раздумывая, куда держать свой путь, легло на вершины гор. Через час все утонуло в полумгле. Стало сыро и холодно.
В тумане, опустив низко голову, брел конь. На его спине, крепко привязанный к седлу, полулежал мальчик. За ними, прихрамывая, следовала собака. Обходя осторожно скользкие камни, конь стал подниматься вверх по склону горы. Сделав попытку освободить руку, мальчик застонал от боли. Звать кого-нибудь на помощь было бесполезно, да он и не мог: завязанная крепким узлом плотная тряпка по-прежнему закрывала рот.
Конь поднимался все выше и выше… Казалось, он плыл среди безбрежной белесой мглы. Наконец, он выбрался из тумана и, озаренный последними лучами солнца, остановился на гребне горы.
В небе, играя вечерними красками, уходило за горы солнце, внизу все было покрыто плотной пеленой тумана. Конь стоял неподвижно, переступая с ноги на ногу.
Не чувствуя руки хозяина, он бесцельно побрел по склону и вскоре исчез в тумане.
Спасаясь от разъяренного Делбека, Зотников не заметил, как конь Кирика исчез в тайге. Настегивая своего коня, Евстигней промчался через редкий кустарник и, не доезжая Бешпельтира, ослабил повод. Конь пошел тише. Зотников, чувствуя боль в ноге, слез с седла. Прихрамывая, привязал коня к лиственнице и потянул сапог. Сбросив пропитанные кровью онучи, осмотрел рану. Из нее продолжала сочиться кровь. «Глубоко укусил, проклятый!» Евстигней выругался и, оторвав кусок грязной штанины, перевязал рану. Однако сапог надеть уже не мог. Взобравшись на коня, Евстигней заметил едущих по Шебалинской дороге трех всадников и поспешно свернул в чащу леса.
Больная нога горела, как в огне, знобило. «Как бы огневица не началась», — подумал он с тревогой и стал поторапливать коня.
В сумерках Зотников подъехал к одинокому аилу охотника и, встреченный лаем собак, крикнул:
— Эй, кто там!
На зов вышел алтаец и, узнав заимщика, спросил сурово:
— Чего тебе?
— Ночевать у тебя думаю, — не слезая с лошади, ответил Евстигней.
— Пущенная стрела не возвращается, бедняк с богачом вместе к очоку не сядут. Проезжай! — махнул охотник рукой.
Зотников выругался и, стегнув коня нагайкой, исчез за деревьями. Ночью у костра он попытался снять повязку, но грязная тряпка прилипла к ране плотно. Под утро ему стало хуже, опухоль увеличивалась, но он все же двинулся дальше. Стороной объехал русское село и, поднявшись и а перевал, остановил коня.
Через толщу тумана, точно зубцы старинных башен, виднелись выступы террасовых гор. Вспомнив про маралов, Евстигней злобно заскрежетал зубами и погрозил кому-то кулаком.
Вечер застал его лежащим у лиственницы в одной из лощин Бешпельтира.
Поднявшись с трудом на здоровую ногу, он обхватил руками ствол дерева и медленно снова опустился на землю. Сил больше не было.
В тайге стояла тишина. Туман исчез. Лучи заходящего солнца мягким, ласкающим светом проникли сквозь деревья и осветили фигуру неподвижно лежащего человека. Над ним, качаясь на топкой ветке, пела какая-то пичужка.
Ночью привязанная невдалеке лошадь, почуяв зверя, рванула повод и в страхе понеслась по тайге.
Из-за густых лиственниц высунулась круглая голова медведя. Потянув носом, зверь направился к человеку…
Весть о том, что маралы найдены, обрадовала Прокопия Кобякова, и он направил группу загонщиков к Темиру. С ними были Янька и школьный сторож дед Востриков. Подъезжая к Бешпельтиру, они увидели охотника, который стерег стадо оленей у подножия террасовых гор.
Янька пришпорил коня и, круто остановив его перед охотником, стал искать глазами Кирика:
— Где Кирик?
Охотник в изумлении посмотрел на Яньку.
— А разве он не был в Тюдрале?
— Нет.
— Кирика я направил, чтобы он встретил тебя с загонщиками, — промолвил растерянно Темир.
— Давно?
— Вчера.
Подъехали загонщики. Узнай о том, что Кирик не вернулся в село, один из них высказал догадку, что мальчик мог попасть в руки бандитов.
Покормив лошадей, люди разбились на две группы и отправились на розыски пропавшего. Темир с охотниками поехал на Бешпельтирский перевал, где Делбек поднял ночную тревогу, Янька и дед Востриков — к террасовым горам.
Как назло, туман не спадал. Густая пелена легла на горные долины, медленно ползла вверх и, перевалив через каменные громады, окутала тайгу. Деревья, кустарники, камни, высокая, в рост человека, дурмень-трава — все утонуло в белесой мгле.
Лошадь Яньки постоянно спотыкалась о поваленные бурей деревья, старые, покрытые мохом коряги, и мальчик часто терял в тумане ехавшего впереди Вострикова. Сдвинув на ухо старую солдатскую фуражку, не выпуская трубки изо рта, тот подбадривал своего юного спутника:
— Не горюй, Яков Прокопьевич, разыщем твоего друга! У меня одна думка есть… Не подняться ли нам с тобой на перевал?
— А какой толк? Видишь, туман, — заметил Янька. — Ну, выберемся из него и будем смотреть, как он расстилается по тайге, а дальше что?
Янька еле сдерживал готовые хлынуть слезы.
— Не вешай головы, паренек! Может, Кирик на перевале, — ответил бодро старик.
— Ну, поедем.
